— Безусловно, мой друг, ваша правда неоспорима, — едва слышно проговорил Луи, но через мгновение его голос раскатился, словно грохот артиллерии. — Моё сердце изранено не меньше вашего!
Он с силой дёрнул камзол обеими руками, и пуговицы соскочили, раскатившись по палубе с мелодичным звоном. Театральщина, мать её… но работает. Я видел, как менялись лица товарищей.
— Ганс, мы все скорбим, но скажите — к чему приведёт этот траур? — каждое слово Луи било, как выстрел снайпера. — Загляните вперёд! Видите ли вы там путь? Нет? И я не вижу. Но знаю одно: стоит нам поддаться отчаянию — и моря нас не пощадят!
Подсознательно одновременно восхищался и ненавидел его за умение обращаться словами. Челюсти стиснулись так сильно, что послышался скрип. Но даже я, с моим стальным сопротивлением к душевной чуши, начал поддаваться внушениям.
Слова лидера находили отклик в сердцах присутствующих. Ганс и Такеши, твердолобые как бронетранспортеры, виновато опустили головы. В них, да и во мне тоже, происходила нешуточная внутренняя борьба.
Давид подкатил бочонок. Глухой стук дерева по палубе отдавался в висках. Он скользнул взглядом по соратникам.
Луи сломил наши воли последней фразой:
— Клянусь, друзья мои, едва мы обретём пристанище, память о павших будет возвеличена, как того требует честь, — его голос стал мягким, как пуховая подушка. — А пока же умоляю вас — не позвольте унынию овладеть сердцами! Восстановите силы, ибо впереди новые рубежи, и встречать их нам следует во всеоружии.
Почувствовал, что злость уходит из меня, как воздух из пробитого колеса. Капитан знал, на какие кнопки жать. И самое поганое — я понимал это, но всё равно велся.
— Грусть не убежит, ещё и догонит, — хмыкнул Янис, доставая кружку из рюкзака. Его глаза были красными — то ли от вулканического пепла, то ли от сдерживаемых слёз. — Давай, Давид, налей по-человечески.
Он уже держал руку у откупоренного бочонка, и ром побежал, как по накатанной. Запах спирта ударил в ноздри, пробудив воспоминания об армейских попойках после тяжёлых операций.
Выжившие активировали три комплекта провизии «Изобилие», и палуба покрылась добротной снедью. Мясо, хлеб, фрукты — всё это смотрелось дико на фоне нашего положения. Тошнило от мысли, что мы пируем спустя пару часов после гибели боевых братьев.
Я тоже поднёс кружку. Пришлось подождать, пока рассосётся очередь. Когда получил свою порцию — залпом осушил. Знакомый огонь прокатился по горлу и взорвался в желудке.
Голову закружило моментально, отчего эмоции нахлынули с тройным натиском. Как давно сдерживаемая волна, они накрыли меня с головой. Перед глазами стояли лица погибших. Макс, Ву Джун Ли и даже тот хомяк… А я их бросил. Мы все бросили.
Потянулся за второй порцией. Нахер всё.
Подошёл к Янису, приобнял его за шею со лживой улыбкой на лице. Пальцы чесались раздавить его гортань одним движением. Но сдержался. Пока.
— Отойдём? — голос звучал дружелюбно, хотя внутри всё клокотало от обиды.
— Базару ноль, командир, — подался он вперёд, не чуя беды. Идиот.
Я повёл его в носовую часть шхуны, подальше от всех. Туда, где крики не так слышны. Старая привычка — всегда выбирать место для «разговора» с умом.
— Ну, покажи хоть, что там выковырял из сундука? — процедил я, опираясь на фальшборт и чувствуя, как солёный ветер хлещет по лицу, остужая разгорячённую голову.
Арестант довольно ухмыльнулся и достал из рюкзака крупный аметист, размером с ладонь. Камень поймал свет Солариса, заиграл фиолетовыми бликами.
Завидев его самодовольную, мерзкую гримасу, захотелось сбросить с борта эту мразь. Прямо сейчас. Представил, как его тело с плеском уходит под воду, а на поверхности остаются лишь круги.
Взял в руку самоцвет и нарочито одобрительно закачал головой. Камень был тяжёлым, холодным.
— Значит, это и есть цена жизни Макса? — мой голос упал до опасного шёпота. — Погиб за кусок стекла?
Я снял маску доброжелательности. Глаза заволокло красной пеленой. Арестант попятился, глядя на моё яростное лицо, инстинктивно почуяв опасность. Поздно, крыса.
Ладонь легла на нагрудную перевязь с пистолями, нащупывая рукоятку. Приклад упёрся в ладонь, словно верный друг. Один выстрел — и всё. Правосудие. Справедливость. Месть.
— Ты чё пургу валишь, солдатик? — его голос предательски дрогнул, а глаза забегали, выискивая путь к отступлению. — Я чё, просил спасти меня? Какого рожна он там шкерился? Чё не двинул наверх?