Вечерело уже. Пошли мы в церковь, а она нетопленой оказалась. Внутри еще холоднее, чем на улице было. А морозы тогда такие стояли, что деревья в лесу трескались и пруд наш до дна весь промерз. Ну да ничего — затеплили мы несколько свечек перед образами, по два тулупа надели, валенки, шапки и в церкви заперлись. Жалко только скотину было. Корова, овцы, песик наш — еле живые были. Со слезами мы с ними расстались — оставили бесам на измывательства и глумление. Сена им задали, псу объедков надавали, курам зерна насыпали и пошли. Из скарба только иконы и захватили. Шли мы с чувством горьким, знали мы наверняка — нечисть ночью в дом наш нагрянет, чтобы обряды поганые свои здесь творить. Да и самих себя жалко было — как мы без дома лютой зимой жить будем, чем кормиться станем, неужель милостыней да подаянием.
Прижались мы все друг к дружке, сбились в кучку, мамка нас всех обняла. Заснули все крепким сном — до этого две ночи, почитай, не спали. Вдруг просыпаюсь я глухой ночью, чую — случилось что-то. В церкви тьма стоит кромешная — свечи все догорели. Мамка, сестренки, братишки все спят. Ощупью я до подсвечников дошел, запалил огарок, потом — другой. Лики святые на меня так сурово, будто, смотрели. Из темноты то один, то другой выходит — глаза суровые такие. Будто все святые и угодники меня ругают за что, а матерь Божья с укоризной на меня смотрит. Жутко мне тут стало, не по себе. Побежал я к матери будить ее. Говорю ей, мол, страшно мне, испужался я, Бесносвят, говорю, и досюда доберется, и в церкви нас найдет, если захочет, если уж так сильно он на нас разозлился.
Мать тут меня утешать принялась, говорить, что мы не нужны ему, а что дом наш ему нужен, который на идолище поганом стоит. Утешала она меня так, а сама плачет, рыдает. Видно, нелегко ей тогда было. Тут и все остальные проснулись. Заплакали мы все вместе о своей доле такой нелегкой.
Вдруг снаружи крики вдали послышались. Затем волчий вой раздался — целая стая где-то выла. Мы прислушались — будто в селе воют. Испугались мы — поняли, что Бесносвят и отродье его до села добрались, до дома нашего. Крики не утихали, а, казалось, к нам все ближе становились. Мы потом различили, что гомон в един момент множество человек подняло и что все они к церкви, видимо, бегут — на ее помощь спасительную надеются. Мы и не знали, что делать. Думали, что последний час наш пришел, что не враг немец да австрияк нас штыком проколет, а нечисть поганая на вечные муки нас в ад утянет.
Меж тем народ до церкви добежал. Стали тут люди в дверь стучаться — голосом надрывным все кричат, внутрь просятся, Христом-Богом умоляют пустить. Мы поначалу как остолбенели — с места сдвинуться не могли — так напугались! Подумали было: уж не бесовские ли то уловки, не хотят ли они таким способом нас из церкви выманить. Потом кое-как успокоились и решились врата церковные открыть и вовнутрь народ пустить. А на улице то и дело то вой волчий, то рев какой-то раздавался к церкви все ближе и ближе. Мать нас к алтарю отослала — самому святому месту в церкви, ведь под него когда церковь строят, всегда частицу мощей каких-либо святых закладывают, там и благодать самая сильная. Отошли мы к алтарю, а мать пошла ворота открывать. Едва открыла, как сельчане внутрь словно взбеленившиеся забегать стали — едва мать с ног не сбили. Много в церковь народа набилось — чуть не все село, благо на войну много народа ушло и теперь все могли там поместиться. Только вот не все до церкви успели добежать, некоторые лютой смертью погибли от Бесносвятова воинства.
Тут и поп с попадьей в одном исподнем прибежали с малыми детьми. Шубы прямо на рубахи ночные накинуты, валенки на босу ногу одеты. Начал тут он паству свою утешать и про испытания Божии за грехи насланные говорить. Народ весь притих — кто плачет тихонько, кто по сторонам испуганно озирается, кто с малыми детьми нянчится.
Уже потом рассказали нам, что ночью к дому нашему Бесносвят пришел вместе со стаей волков огромных — оборотней злых. Каждый человеку рослому по грудь будет, клыки в пасти у каждого огромные и глаза красным огнем светятся. Разошлись тут они по всему селу, пока изверг проклятый на капище обряды сатанинские творил. Исчертил он все стены знаками непонятными и на языке неведомом что есть мочи кричал. Волки же силой с быка были — начали они лапами и зубами двери в домах ломать, внутрь пробиваться. Проснулся тут народ. Поняли все, какая беда на село пришла. Начали тут все из домов выбегать и к церкви бежать. Кто успел добежать, а кто и нет. Топорами, дрекольем, вилами от них отбивались, да только не брало зверей проклятых железо — только распятия они боялись, икон святых и дерева осинового.
Такая вот напасть в единый миг все село охватила. Не мог никто ничего с ней поделать. Сбились все в церкви и не знают, что и делать. Стая же к церкви подошла. Слышно было как волки те огромные вокруг рыскают, топают словно кони какие, зубами страшно щелкают и воют так, что кровь в жилах застывала. Пытались они было к двери подойти — поскребутся немного и сразу назад отбегают. Не могли они в церковь войти, не по силам для них было в храм Божий попасть.
Тут вроде как человеческие шаги послышались. Так и есть — кто-то хриплым голосом слова прокричал какие-то. Вмиг волки выть перестали и, слышно было, от церкви отошли. Подошел человек к двери, подергал ее, постоял немного и стучаться начал. Народ весь в церкви сразу всполошился, назад отпрянул. Кто молиться на коленях стал, кто в кучу сбился. Поняли все, что сам Бесносвят пожаловал. Стучал он так долго, а потом как крикнет: «Открывайте двери, если жить хотите остаться. Отрекитесь от веры христовой и признайте тьму вечную и хозяина ее — Дьявола. Переходите в веру мою темную, церковь разрушьте и кресты с себя поснимайте».
Все тут опешили — не знают, что и делать. Тут поп и говорит в ответ: «Ты кто таков есть, что слова такие говоришь? От веры мы своей не отречемся, а ты изыди отсюда, сатана, в пекло, откуда пришел. А за дверью в ответ: «Я тот, кого вы Бесносвятом зовете, слуга тьмы, черный ведун. А не хотите добром меня слушать — всех вас передушим здесь, всех живьем вас мои слуги пожрут — они у меня человечинку любят». Сказал так и умолк. Никого больше вокруг церкви слышно не стало, никто больше вокруг церкви не ходил. Поняли мы тут, что утро наступило и что еще одну ночь нам пережить удалось. Вышел народ весь из церкви и по селу разбрелся.
Снег весь в следах огромных волчьих был, кровь повсюду на нем была и куски мяса, не поймешь, то ли человечьего то ли еще какого. Разорила нечисть все дома в селе. Ни у кого больше никакой скотины не осталось — от коровы до курицы последней все пожрали. В домах все вверх дном, все на полу валялось, вся утварь с полок скинута, все окна побиты. Никого несчастье не минуло. Мы в наш дом и не пошли даже — знали уже, что ничего там не найдем.
Люди тужить-горевать стали. Не знали они то ли из села совсем уходить, то ли здесь оставаться. Да вот только уходить зимой лютой во время войны страшной некуда было. Люди еще и других антихристов боялись — большевиками которые звались. В Петербурге тогда неспокойно было, а народ-то темный все у нас был — говорили все, что по всей стране такая же беда, куда ни пойди. С нечистью, все думали, большевики эти знаются, потому как призрак большевизма раньше по Европе бродил и мы про духов да про оборотней и знать не знали и слыхом не слыхивали, а раз теперь этот призрак до Руси добрался, то вся нечисть из нор своих повылазила и по всей России Бесносвяты появились, которые слугами сатанинскими были. И у нас один такой завелся, а вместе с собой и всех своих подручных из ада вызвал. В общем, говорили все, везде одно и тоже — наступили последние времена и грядет царство антихриста. Разговоры, правда, такие втихомолку велись, но все про призрак тот хорошо знали и думали, что Бесносвят из его подручных будет.