Зимой день короткий. Не успеешь оглянуться — вечереет уже. Солнце к закату клониться стало, на востоке луна багровая показалась. Смолкло все в округе — ни птицы, ни звери, ни ветер, ни деревья в лесу звука не подавали. Воздух словно бы загустел — иногда в деревне зимой на закате кажется, что все живое на земле вымерло, что ты один на всем свете белом остался. Редко если птица какая запоздалая пролетит — чудится тогда, что ничего громче шума крыльев ее и нету. Скучно зимой по вечеру. А мы в ту пору все жуть внутрях почуяли, словно неприкаянность какая нашла.
Вроде бы все всегда едино. Каждый вечер все то же самое и бывает. Зимой солнце совсем неярким становится, а к вечеру цвета огненного делается. Снег словно синева становится, а затем и тьма настает. Но в этот вечер все это каким-то зловещим казалось, будто зло нам, недоброе что предвещает.
Не дождались мы солнца заката и в церкви заперлись. Окрестили двери, ставни на окнах закрыли, водой святой их поп окропил. Перед всеми образами свечи и лампады зажгли, бабы и старухи молитвы читать начали.
Как только солнце за горизонт зашло, сразу почуял я, вышел Бесносвят из лесу. Чуял я, что все ближе и ближе он к церкви нашей подходит, чуял его злобу нечеловеческую против всего рода людского и желание его изгубить нас всех. Знал я и то, что если до рассвета нам не продержаться, то ничего уже нам не поможет, ничего нас от Бесносвята не спасет — ни топоры с вилами освященные, ни даже пули серебряные заговоренные. Сила сатанинская тогда больше силы божьей на земле была и ничто на земле противиться ей не могло.
Подошел, значит, Бесносвят к церкви и говорит голосом охрипшим: «Ну что порешили? Отрекаетесь вы от Бога вашего или все смертью лютой погибнуть захотели?». Поняли тут все, что время тянуть надо сколько можно, любыми средствами до утра дотянуть. Поп тут и говорит: «Может мы веру твою и приняли бы, да вот только не знаем, что это за вера такая. Чем она нашей старой лучше? А мы тут и порешим принимать ее или нет, если узнаем. Расскажи нам, чему поклоняешься, каким богам молишься, мил человек». Усмехнулся тут Бесносвят за дверью и отвечает: «Ну, если вы меня за нос не водите, то слушайте, но ежели вы меня обмануть вздумали — пеняйте на себя. Ох, как не люблю я, когда меня дурачат!».
И начал он тут рассказывать про веру свою сатанинскую. Про идолов своих, демонов тех же, про колдовство свое проклятое. Много чего он нам рассказывал — не знаю я, понял кто чего или нет, а мне кажется, что тут и понимать нечего. Продал он душу свою Сатане, а теперь вот авансы свои отрабатывал. Понял я только то, что, говорил он, мрак это есть свет, а свет есть мрак. Никто бы никогда его и слушать бы не стал — да вот только пора такая наступила, что все мы должны были эти речи поганые выслушивать.
Рассказал этот колдун проклятый свою агитацию, а поп тут как тут. Услыхали, говорит, мы теперь, что такое твоя вера, а теперь нам подумать надо, потолковать, прикинуть что к чему. Дай нам время — мы между собой все обговорить должны». Пошептался тут Бесносвят с кем-то и сказал: «Дам я вам времени час — все равно никуда вы уже не денетесь. С тех пор как я капищем древним завладел сила моя удвоилась, и водить за нос меня не вздумайте — вмиг вас всех мои слуги растерзают. Думайте, но знайте, выбора нет у вас. Либо от Христа отречетесь, либо смертью страшной умрете все до единого».
Час пошел. Никто, конечно, ничего ни с кем не обсуждал. Богу лишь только молились за то, что времени час нам подарил, за то, что на час нас к рассвету приблизил. А ночь студеная тогда была! В церкви хоть все свечи и горели, холодно было как в леднике. Ребятишки малые замерзли, плакать стали. Да что поделаешь? Должны мы были против Бесносвята этого сдюжить — иначе нельзя было.
Между тем услыхали мы, как колдун тот подручных своих вызывает. Творил он заклятия свои черные на языке непонятном — видать, сатанинском. Заговоры выкрикивал волшебные — силу свою собирал. Хвалился, наверное, что души христианские в свою веру обратил. Помню, как только услыхали мы все эти заклятия, так мать как обхватит нас руками всех, к себе прижмет и говорит: «Не бойтесь, детишки мои родные, не достанет вас в церкви этот ирод проклятый!». Говорит так, а у самой слезы ручьем. Не могли мы никак понять — малые еще были — как так сила нечистая разбушеваться могла, что и церковь святая для нее помехой не явилась.
Время быстро побежало. Не успел народ еще дух перевести, как уже в двери стучат и говорит Бесносвят: «Ну, все — двери открывайте, сейчас мы в церкви бывшей христианской черную службу проведем и всех вас во мрак обратим». Не мог больше никто речи такие срамные слушать, все в один голос начали тут этого нечестивца поносить — его, мать его, вспомнили все тут — и то, что не от человека рожден, и то, что мать безумной его была, и то, что весь род его нечистый проклят должен быть.
Не ожидал, видно, такого ответа Бесносвят, не думал он, что народ на его угрозы так заговорит. Вмиг вскрикнул он что-то — и тут началось.
Ветер внезапно ураганный забушевал. Вой тут адский со всех сторон раздался. И в двери, и в ставни стучать с силой адской начали, да так громко, что народ весь уши позакрывал. Долго или нет то продолжалось — не знаю, только потом в дверь церковную чем-то тяжелым бить стали, будто бревном. Прогибаться она под тяжестью ударов стала, вот-вот из петлей выскочит. Дверь, по правде сказать, в церкви добротная была — из досок крепких дубовых сколоченная. Да только снаружи силища перла огромная. Навалился весь народ на дверь ту, чтоб не выбили ее, лавки подносить стали подпереть ее.
Тем временем и ставни оконные выламывать стали. Трясли их что есть мочи, доски вырывали — лапы когтистые сквозь щели просовывать начали. Видать, те бесы это были, которые к нам в избу на вторую ночь прорвались и которых мать святой водой кропила. Так вот, эти твари проклятые одну ставню уже почти доломали, руки свои вовнутрь полностью просунуть у них получалось уже, стекло в окне уже разбили. Народ весь как остолбенел, никто сдвинуться с места не может — все как в землю вросли. Тут одна баба взяла топор освященный, к окну подбежала и как тяпнет по руке одной — вмиг ее отрубила. Рука та на пол упала, весь пол перепачкала грязью черной, что у злыдней этих вместо крови течет. Завизжали тут снаружи визгом поросячьим, заверещал кто-то. Все тут от испуга отошли, похватали кому чего под руку подвернется и давай демонов колошматить. Кто топором по рукам тюкнет, кто вилами сует в щель прямо в рыла зверские, кто косой.
Перестала тут нечисть в окна ломиться — видать, не понравилось ей с железом освященным дело иметь. Ставни ставнями — да в дверь церковную все так же ломились. Ни лавки. Ни народ не могли ее на месте удержать. С каждым ударом могла она на куски развалиться и дорогу вовнутрь открыть. Поп молитвы затворные читал и двери кропил — ничего не помогало. И тут кто-то догадался полукругом врата очертить, молитву читая. Так еще одну преграду перед сатаной мы поставили — последнюю надежду нашу до утра дожить.
Что есть силы бабы да старики дверь держали. Но долго сдержать ее не смогли. Развалилась она, наконец, и в церковь было уже волки-оборотни бесносвятовы ворвались. Да не тут-то было! Натолкнулись они на преграду невидимую — стоят, зубами щелкают, глазами сверкают, а войти не могут. Все огромные такие, лохматые, шерсть черная лоснится, с клыков пена до пола стекает. Отпрянул народ назад — у всех из уст одновременно крик вырвался. Кто глаза руками закрыл, кто на пол от страха повалился. Ветер тут ледяной в церковь ворвался — по всем закоулкам загудел, засвистел. Книги священные все разметались, страницы из них повырывались и по церкви кружились, и самое страшное — все свечи и лампады разом потухли. Все уже смерть злую принять готовились, не чаяли уже из лап Бесносвята окаянного спастись. Да только позабыли мы, что время уже — пора утру брезжить. Всю ночь мы в страхе таком провели, что и не заметили как она пролетела. А как на проем дверной посмотрели — у всех как камень от души отлег — небо на востоке побагровело, значит, настал час, когда сила бесовская слабнет. А Бесносвят уже в дверях появился. Входит внутрь — весь в шкуры одет, ликом ужасен, глаза огнем сверкают — усмехается и говорит: «Вот и пришла смерть ваша». Ан, все наоборот вышло!