— Может, промыла плохо?
— Ой, что ты, тетка Прасковья! Как стеклышко промыта была! Я вот думаю — может, надоела ей картошка. Разреши, я свеколки добавлю — может, съест.
— Ну что ж, в обед выпишу.
— Тетка Прасковья, а ещё вот что: не дойдешь ли ты со мной Золотую посмотреть? Мне думается, ее перед отелом плохо кормят!
Золотая — статная корова золотистой масти и хороших молочных статей — была любимицей Катерины. Прямая линия спины, круглое вымя, красивая голова с нежными влажными глазами — все восхищало Катерину.
— Тетка Прасковья, ну посмотри ты на нее — картину писать можно! А? И почему это к нам ни один художник не приедет! Приехал бы летом, поглядел бы на Золотую, как она идет по лугу, по зеленой траве, да написал бы! Ему бы сразу премию дали!..
Тетка Прасковья незаметно улыбнулась.
— Ну гляди ты! — продолжала Катерина. — Гляди, что в кормушке: охапка сена, да и всё! Погубить, что ли, хотят корову?
— Степан! — позвала тетка Прасковья. — Поди-ка сюда!
Скотник Степан, коренастый и медлительный, не спеша вышел из тамбура.
— Ты что же, Степан, Золотую решил на голодной норме держать?
— Зачем на голодной? — нехотя ответил Степан. — Картошки давал, жмыху давал…
— «Давал»! — горячо вмешалась Катерина. — Значит, много давал, если она сразу слизнула!
— А зачем ей много? — так же нехотя, словно жалея зря тратить слова, сказал Степан. — Ее ведь не доить!
— «Не доить»! — вспыхнула Катерина. — А если не доить, значит уморить надо? Если так будешь кормить, то и после отела доить будет нечего! А теленку, как думаешь, питаться не нужно? А чем же она будет теленка питать, если сама вся засохнет? И какой же теленок тогда родится? Ты у меня смотри, я тебе за эту корову житья не дам!
Степан повернулся к Прасковье Филипповне:
— Прасковья Филипповна, кого мне слушать? Ты бригадир, ты ей и объясни. Никогда мы сухостойных[8] коров шибко не кормили, ты сама знаешь. А теперь вдруг меня за это будут все время то пилить, то стругать… Так как же? Или наши пусть порядки будут как были, или выселковские. Как вошли к нам эти выселки да переселки, так и покоя не стало!
— Вот и не стало! И не будет! — сказала Катерина. — Ишь ты какой: ему бы только покой дали! Да за такую корову…
— А что ты кричишь? — небрежно, через плечо, спросил Степан. — Корова-то эта с Выселок, что ли? И корова-то наша. Ну хоть бы за своих кричала!.. Объясни ты ей, Прасковья Филипповна, все это!
Прасковья Филипповна нахмурилась:
— Не ей надо объяснять, Степан, а тебе! Какие это коровы наши, а какие это ваши? Раз мы с Выселками соединились, значит у нас и хозяйство общее и коровы общие. И порядки ни наши, ни выселковские. А те будут порядки, которые лучше. И зоотехник говорит, что корову и на сухостое надо кормить, а не морить. И в книжках про это пишут. И почему это ты решил вдруг экономию наводить? Я же тебе полный рацион выписываю!
— Пожалуйста! — пожал плечами Степан. — Дело ваше, бригадирское… Мне все равно.
— Вот и жалко, что тебе все равно! — сказала Катерина. — Слышал бы дед Антон… — И вдруг, оглянувшись, спросила: — А где это у нас дед Антон сегодня? Что это его не видно?
— В телятнике он, — ответила Прасковья Филипповна, и ночь набежала на ее широкий, тронутый морщинками лоб, — там опять у старухи Рублевой теленок слег, да и не поднимается…
Марфа Рублева
Настя сидела за уроками. В избе было тихо. Мать после обеда сразу ушла на работу — в колхозе начали возить навоз на поля. Отец еще с утра зачем-то уехал в район. Только бабушка Марфа Тихоновна, которая прикорнула на диване, укрывшись шубейкой, то покашливала, то вздыхала изредка.
Настя решила трудную задачу и тотчас заглянула в ответы, решение было правильное. У Насти сразу отлегло от сердца, и она неожиданно для самой себя тихонько запела. Запела и тут же испуганно оглянулась на бабушку — не разбудила ли.
— Что это такие уроки у тебя веселые! — сказала Марфа Тихоновна.
— Бабушка, я тебя разбудила? — Настя с пером в руке подошла к ней и заглянула в лицо. — Разбудила, да?
— Нет, — ответила бабушка, — я не спала.
— Бабушка, послушай, я тебе что смешное расскажу! Вчера девчата подкрались к телятнику, столб около телятника мужиком нарядили, а тетка Наталья Дроздова начала на него кричать!
— Ну, и что тут смешного? — с неудовольствием сказала бабушка. — Слышала я уже. Говорят, это все Дозорова с ума сходит!..
Настя внимательно поглядела на бабушку:
— Бабушка, ты, может, заболела?
Тонкие губы Марфы Тихоновны тронула скупая улыбка: