— Обыскать карманы! Потом за ноги и на извозчика. Да живее поворачивайтесь! Деревня!
Полицейские бросились обыскивать партизана.
— А жив ли он? — поинтересовался второй полицейский. — Вы его так стукнули, что он, может, уже душу дьяволу отдал.
— Жив или нет — не твое дело, ты лучше повнимательней производи обыск.
Видя, что полицейские не особенно тщательно обыскивают партизана, сыщик отстранил их, стащил с лежащего человека сапоги, развернул портянки, выворотил наизнанку кепку, отодрал у нее подкладку. Видно было, что не впервые занимается он подобным делом. После бесплодного осмотра он процедил сквозь зубы:
— Ничего нет. Удивительно…
Подбежал рыжий и доложил:
— Вашбродь, извозчик стоит за складами. Разрешите тащить в экипаж?
В это время избитый человек начал проявлять признаки жизни. Он попытался приподняться, но вновь бессильно опустился на землю.
Сыщик пнул его и сказал полицейскому:
— Ты боялся, что он издохнет? Видишь, шевелится? Его и черт не возьмет. Дубиной не добьешь. — После некоторого раздумья он махнул в сторону дороги: — Волоките в экипаж. Разберемся в контрразведке. Он там язык развяжет.
Полицейские схватили парня и потащили к извозчику.
При виде полицейских кучер поморщился, но не проронил ни слова. Полицейские положили партизана поперек экипажа, рыжий и сыщик сели на сиденье.
— Трогай да поживей! — распорядился агент охранки, ткнув кучеру в спину.
— Куда ехать-то? — спросил извозчик с заметной неприязнью в голосе.
— Валяй по Бородинской!
Экипаж покатил в город, вздрагивая на ухабах. Голова партизана безжизненно свисла на ступеньку, а ноги бились о мостовую. Кучер, доехав до Николаевской улицы, натянул вожжи и, обернувшись к седокам, спросил опять:
— Куда ехать-то?
— В контрразведку!
Извозчик кивнул головой, дернул вожжами, и гнедые кони крупной рысью понеслись в сторону крепостного вала.
Ванька, все это время из-за любопытства бежавший за извозчиком, отстал и побрел разыскивать своих приятелей.
Тайна сумки
1
В центре города под одной крышей стояло несколько заброшенных купеческих лавок. Хозяева их распродали по дешевке или с торгов свои товары и заблаговременно сбежали в Харбин, Чунчунь и другие города Китая. Широкие окна были закрыты на тяжелые железные прутья с прочными болтами, двери заколочены досками крест-накрест.
В одной из этих лавок и собрались вечером ребята после событий на вокзале. Ночлежка эта была главным пристанищем Кешки и его друзей. Называли они ее «Малый Ковчег». Входить сюда разрешалось только под покровом темноты. «Дверью» ребятам служила висевшая на одном гвозде доска, которая легко отодвигалась.
Кешка и Ванька уже рассказали о том, что каждый из них видел, и теперь всем не терпелось поскорее узнать, что же лежит в сумке. Корешок вызвался зажечь свечку и долго рылся в углу.
— Что ты возишься? Колдуешь, что ли? Шебаршится, как мышь, а спичек не несет, — сердился Ворон.
— Их в темноте плохо искать, — огрызнулся Корешок. — Попробуй сам, тогда узнаешь.
— А ну, дай я пошарю, — Кешка отстранил Корешка.
Вскоре послышалось чирканье спички. Свет неуверенно замигал, тускло озарив оплетенный паутиной потолок и стены ночлежки. Щели в дверях и окнах были заделаны ветошью, пол завален обрывками оберточной бумаги. На груде соломы лежали две конские попоны и разное тряпье — постель беспризорников.
Когда свеча разгорелась, Корешок забрался на замызганного деревянного коня без ноги и без хвоста и «подъехал» к приятелям.
Кешка, убедившись, что за стенами лавки тихо, извлек из-за пазухи сумочку. Сразу же две пары рук потянулись к ней.
— Подождите, я сам, — сказал Кешка.
— Дошлый, тряхни. Может, там монеты, — повеселел Корешок.
Ребята притихли, Кешка встряхнул сумочку, но никакого звона не последовало.
— Тут, наверно, колчаковские тыщи лежат, — опять высказал предположение Корешок. — Потому и не звенят. Они бумажные. Такие громадные. — Он развел руками, шмыгнул и ладошкой вытер нос.
— Тряхни мне на ухо, — теребил за рукав Кешку Ванька. — Я услышу. У меня уши хорошо слышут.
Кешка исполнил его просьбу, но результат был тот же.
— Давай развяжем, чо так гадать, — посоветовал Корешок, ерзая на сене и глядя то на конопатое лицо Ваньки, то в круглые глаза Кешки.
— Давай, давай! — передразнил Кешка. — Ты не отвечаешь? А если партизан спросит? У кого, скажет, руки чесались? Кто развязывал? Зачем развязывал? Тогда кому влетит, а? Ты в кустах останешься, да?