2
Дни стали короче. Часто налетали сильные ветры, взметая тучи пыли, отчего город, как будто после разгрома, стонал и дымился. Мельчайшие песчинки порошили глаза, забирались в уши, хрустели на зубах.
Прошло уже несколько дней, а листовки все еще лежали, запрятанные в лабазе. «Куда же их девать?» — думал Кешка, сидя с друзьями на краю бетонированной канавы, идущей из городской бойни.
— Давайте сбегаем на вокзал, машиниста поищем, — предложил он ребятам.
— Можно сбегать, да прежде нужно достать и зажарить крови. В животе пусто, — проговорил Ванька и, вооружившись банкой, пошел к раскрытым настежь широким дверям бойни.
Он переступил порог и стал смотреть, как одни рабочие поднимали лебедку, другие короткими ножами быстро снимали шкуры, третьи разрубали на части уже освежеванные багровые туши.
В противоположных дверях показалась корова. Ее вели за веревку двое бойщиков. Чуя свежую кровь и слыша встревоженный рев, корова сопротивлялась, дико мыча, но третий рабочий с силой крутил ей хвост, и она против своей воли медленно подвигалась навстречу казни, скользя раздвоенными копытами по мокрому асфальту.
Бойщик в кожаном фартуке вытащил из ножен короткий кинжал и ловко вонзил его в темя коровы. От удара животное дрогнуло, растопырило передние ноги, упало на колени, потом на бок. Воспользовавшись этим моментом, бойщик быстро разрезал шею, и алая кровь хлынула, разливаясь по полу.
Ванька подскочил к корове, хотел было придвинуть банку, но бойщик топнул ногой и прогнал его. Как только бойщик отошел, Ванька торопливо подставил жестяную банку под струю крови. В предсмертных судорогах корова резко ударила копытом по банке, содержимое брызнуло мальчику в лицо, его кожаная фуражка покатилась по мокрому полу. Все было потеряно: ни крови, ни банки. Вытирая лицо, Ванька побрел к друзьям с пустыми руками.
Завидя товарища, сердобольный Корешок закричал не своим голосом:
— Ворон!.. Кровь на лице!..
— Ха-ха-ха! — засмеялся Кешка, убедившись, что лицо друга не пострадало. — Как это она тебя не хватила по носу?
— Хи-хи-хи! — залился Корешок, держась за живот. — Ты сейчас не конопатый, а красный! Хи-хи-хи-хи!
Ванька обиделся, передразнил смеющегося Корешка, показал кулак и, не оборачиваясь, стал спускаться по откосу к реке. Немного отойдя, он успокоился и крикнул Кешке и Корешку:
— Эй, братва, свининой пахнет. Идемте просить свиного уха. Видите, мужики с чушками возятся? — Он показал рукой в сторону, где опаливали туши. — Эх, как солома полыхает, искры аж до неба летят!
— Идемте, идемте! — подхватил Корешок.
Вдруг Кешка остановился и попятился. Среди людей, стоявших у костра, он увидел сначала деда, с которым пас коров, а потом и самого Хватова.
— Ребята, там хозяин, у которого я с Ленькой свистнул Вулкана. Я туда не пойду. Он меня сразу схватит и в полицию отведет. Верно, Ворон? Верно, Корешок?
— Дошлый, а ты по берегу, по берегу обойди двор бойни и жди нас за воротами, — сказал Ванька, — а я с Корешком пойду и попытаю счастья. Если отломится, так и тебе принесем.
Кешка убежал, а Ванька и Корешок подошли к мясникам.
— Корешок, ты меньше меня, тебе скорей дадут. Иди, попроси, — шептал Ванька, подталкивая малыша вперед. — Уши вкусные, пальцы оближешь. Подойди к тому дядьке, что в поддевке. Он, наверное, хозяин.
— А чо сказать? А как сказать шпиену? — тихонько спрашивал Корешок.
— Поклонись в пояс и жалобно скажи: «Дяденька, просить можно, а воровать нельзя. Отрежь ухо у чушки и дай мне. Я три дня не ел». Вот и все. Да, забыл — руку подлинней протяни. А если не услышит, то повтори еще раз. Ну, иди. Дай бог, чтоб повезло.
Корешок шмыгнул носом, блеснул озорными глазами, еще раз переспросил, как ему обратиться, и, про себя повторяя: «Просить можно, а воровать нельзя, просить можно, а воровать нельзя», боком стал подвигаться к отдувавшемуся, как старый паровоз, Хватову.
Еще шагов за десять до Хватова мальчуган протянул руку, а когда подошел, то пролепетал, все перепутав:
— Земляк… дяденька, воровать можно, а… а просить нельзя. Дай мне ухи от чушки.
Хватов обернулся, упер руки в бока и насмешливо переспросил:
— Как ты сказал? А ну повтори!
Стоя на некотором расстоянии, Ванька махал картузом, гримасничал, подмигивал, показывая Корешку, что он говорит не то. А Корешок хотя и видел знаки, но не понимал жестикуляции товарища.
— Ты, часом, не того? Умом не рехнулся? Кто тебя учил так просить, шалопай? — прищурив глаза, строго спросил Хватов.
— Я сам… Я сам, — испуганно пробормотал Корешок, не понимая, в чем он запутался, и не решаясь подойти ближе. Но руку все же не опускал.