Вилл дернулся от неожиданности, когда дверь за его спиной захлопнулась, и на миг лицо его приобрело то же изумленное выражение, что и в детстве, когда Джекоб вот так же его «подлавливал» где-нибудь за деревом в парке. Однако ничто в его взгляде не говорило о том, что Вилл его узнал. Это был чужак, хоть и с лицом брата. Но золотой мяч тем не менее поймал. У рук своя память. Вилл, лови! Золотой мяч проглотил его, как лягушка комара, а во дворе каменный король уже строго озирался, разыскивая глазами свою тень.
Джекоб поднял мяч и сел на одну из коек. С золотого шарика на него глянула его собственное, до неузнаваемости искаженное лицо, — почти как в отцовском зеркале. Он не смог бы сказать, что именно заставило его подумать о Кларе, — быть может, больничный запах, неистребимо въевшийся в эти стены, совсем не такой и все-таки такой же, как в другом мире, — но на миг, лишь на кратчайший миг он поймал себя на мысли, что золотой мяч можно ведь просто-напросто где-нибудь забыть. Или спрятать на дно сундука в трактире у Хануты.
Что с тобой, Джекоб? Неужто жаворонковая вода все еще действует? Или ты боишься, что твой братец, даже если фея сдержит слово, навсегда останется чужаком с ненавистью в глазах? Ненавистью к тебе.
Она появилась в дверях внезапно, словно в ответ на его мысли.
— Смотри-ка, — сказала она, разглядывая золотой мяч в руках у Джекоба. — Давным-давно, когда тебя и твоего брата еще на свете не было, знавала я одну девушку, которая с этим мячом игралась. Она этим мячиком не только жениха словила, но и свою старшую сестру, которую потом десять лет не выпускала.
Фея подошла к Джекобу и требовательно протянула руку.
Не сразу, но он все-таки отдал ей мяч.
— До чего же жалко, — вымолвила она, поднося мяч к губам. — С нефритовой кожей твой брат гораздо красивей. — С этими словами она подышала на блестящую поверхность мяча, пока золото не затуманилось.
— Ну что? — спросила она, перехватив его настороженный взгляд. — Ты поверил не той фее. Есть кое-что, о чем моя сестрица тебе не сказала. — И она подошла так близко, что он почувствовал у себя на лице ее дыхание. — Всякий человек, дерзнувший произнести мое имя, от этого умрет. Смерть будет долгой, как и подобает мести того, кто сам бессмертен. Тебе остается, быть может, от силы год, но уже очень скоро ты свою смерть почувствуешь. Показать ее тебе?
Она положила руку ему на грудь, и Джекоб ощутил пронзительную боль где-то над сердцем. На рубашке проступила кровь, а когда он ее распахнул, то увидел, что моль у него на груди ожила. Пытаясь ее согнать, Джекоб схватил моль за разбухшее брюшко, но лапки так глубоко впились в его тело, что ему показалось, он сейчас вырвет из груди собственное сердце.
— Говорят, люди зачастую чувствуют любовь почти как смерть, — сказала фея. — Это правда?
Она раздавила моль у него на груди, и там снова остался только розоватый отпечаток. Но сердце все еще колотилось как бешеное.
— Выпустишь брата, когда налет на золоте исчезнет, — молвила Темная Фея, вкладывая ему мяч обратно в руку. — Тебя и тех, кто с тобой, у ворот ждет карета. Но не забудь, что я тебе сказала. Спрячь его от меня далеко-далеко, как можно дальше.
ДОЛГО И СЧАСТЛИВО ДО САМОЙ СМЕРТИ
Высокая башня, опаленные стены. Свежие волчьи следы. Казалось, они уехали только вчера. Но, когда Джекоб остановил лошадей под деревьями, позади от колес кареты по первому снегу тянулись две черные колеи.
Лиса стрелой вылетела из кареты и уже слизывала холодную белизну со своих лап, но Джекоб слез с козел неспешно и вытащил из кармана волшебный мяч. На золотой поверхности налета почти не было, в ней отражалось облачное утреннее небо. В дороге Джекоб так часто на мяч посматривал, что Лиса, наверно, давно уже смекнула, в чем дело. Но Кларе он так ничего и не сказал.
Гоилы у ворот фабрики пропустили их без единого слова. Двое суток добирались они до замка, и только на последней почтовой станции конюхи рассказали им, что гоилы на свадьбе своего короля учинили бойню, а императрицу умыкнули. Больше никто ничего не знал.
Лиса каталась в снегу, словно смывая со своей шкуры все испытания последних недель, а вот Клара стояла как потерянная и смотрела на башню. Изо рта у нее шел легкий парок, и она заметно дрожала в нарядном платье, которое Валиант купил ей для выхода на королевскую свадьбу. Бледно-голубой шелк был порядком изгваздан, а местами и порван, но ее лицо все еще напоминало Джекобу о мокрых перышках, хотя ничего, кроме тоски по Виллу, он сейчас в этом лице не видел.