Жюльену вдруг позарез понадобилось поговорить с Анной. Он позвонил. Она была дома, сказала, что расстроена его молчанием. Он предложил ей приехать к нему в Н., ведь теперь у него была квартира, достойная этого названия.
— Увидишь сама, у меня как в голливудском фильме пятидесятых годов «Американец в Н.»!
Она рассмеялась:
— А что, неплохая идея.
Потом он пешком одолел восемь этажей лестничной клетки, становившейся шире по мере приближения к первому этажу, и отправился в «Риволи» выпить стаканчик игристого белого, после чего вновь поднялся к себе и поджарил солидный ломоть мяса, доставленного ему вместе с некоторыми другими продуктами его шофером.
— Завтра приведу вам прислугу, — пообещал Джино.
Первый вечер на новом месте был восхитителен. Жюльен взял наугад с книжных полок дюжину книг, полистал альбомы по живописи Возрождения; взгляд его привлекла репродукция анонимной аллегории из городского музея изобразительных искусств, изображающая святых, нимф, детей. Лег он рано с мыслью о том, что на ближайшее время у него есть все, о чем только можно мечтать, но что в дальнейшем нужно будет подыскать квартиру попросторнее, учитывая, что скоро придется принимать у себя тех, к кому, в том не было сомнений, он будет отныне приглашаться. На память пришли слова его парижских знакомых, завидовавших его отъезду в Н., и он уснул, думая, что они были не так уж не правы: Н. — один из прекраснейших городов мира и исполнять в нем обязанности консула, что само по себе не слишком утомительно, может быть весьма приятным делом.
На следующее утро графиня Бекер позвонила ему в консульство и пригласила на ужин в пятницу вечером; довольная улыбка м-ль Декормон, когда Жюльен сообщил ей об этом, была красноречивее любых слов: «Что я говорила!»
В последующие дни остатки суровой зимы, которая еще, однако, не закончилась, исчезли. Муниципальные служащие вывезли на грузовиках почерневший снег, и улицы вновь обрели свое великолепие.
— Нужно воспользоваться этим, пока не нахлынули толпы туристов, — посоветовала м-ль Декормон.
Жюльен послушался, пошел в музей изобразительных искусств, где отыскал ту самую аллегорию без автора и названия и стал строить предположения о судьбе изображенного на ней святого — пронзенный стрелами, он улыбался ангелам и отроковицам, в то время как трое старцев стояли чуть поодаль, погруженные в философские раздумья. За мраморной балюстрадой террасы, на которой разворачивалась эта необычная сцена, виднелись купол, дворцы, башни — Жюльену почудилось, что он узнает их. Однако авторство полотна приписывалось венецианскому художнику, наверняка не бывавшему в Н. Жюльен также заметил, что черты святого мученика напоминают его собственные фотографии, на которых ему двадцать лет, и мысль эта показалась ему забавной.
Потом он долго гулял по улицам, площадям, на которых прежде бывал, не видя их, бродил среди статуй, выставленных в огромной, почти флорентийской лоджии Ратушной площади. Там имелось выполненное в мраморе повторение «Персея» Донателло[34]; в чертах Медузы он прочел невыразимую нежность.
Он заходил в бары, кафе, антикварные и букинистические лавки. Однажды утром привычно толкнул дверь лавки со строгой витриной в серых тонах, расположенной прямо под башней дворца Безенваль, в котором находился огромный музей скульптуры, где Донателло соседствовал с делла Роббиа[35], Орканья[36] с Бернини[37], и с удивлением обнаружил, что это и есть антикварный магазин Масканиуса. Хозяин был занят с посетителем, которого Жюльен не сразу узнал. Это был прокурор Мураторе. Между ними троими прямо посреди изящных барочных бюстов и бронзовых статуэток Возрождения завязалась беседа. В помещении из нескольких комнат со сводчатыми потолками царило приятное тепло. Служащая магазина принесла кофе. Жюльен поразился глубоким познаниям прокурора, обсуждавшего с Масканиусом время создания и происхождение погребальной этрусской статуэтки: торговец утверждал, что она — из недавно обнаруженной близ Вольтерры могилы, а доктор Мураторе доказывал, что уже видел ее в Пизе в частной коллекции. Затем прокурор удалился, сославшись на очень важное уголовное расследование, пошутив на прощание, что кусок мрамора чуть было не заставил его позабыть о луже крови. После его ухода Жюльен высказал удивление, что в Н., на первый взгляд столь удаленном от потрясений, творятся какие-то ужасы, но Масканиус воскликнул, почти слово в слово повторив высказанное незадолго до того мнение профессора Амири:
34
Донателло (Донато ди Бетто Барди,
35
Роббиа, делла—семья флорентийских скульпторов. Имеется в виду, вероятно, глава семьи Лука делла Роббиа (1339/1400 — 1482).
36
Орканья (Андреа ди Чоне,
37
Бернини, Джованни Лоренцо (1598—1680)—архитектор, живописец и скульптор итальянского барокко.