— Да-да, и майонез, — поддакнула я. — Наверное, вы правы. Скажите, Валентин Брбрбрбрюбрич, а про вас не ходило каких-нибудь таинственных слухов? Например, что вы храните у себя крупные бриллианты? Заталкиваете их в колбасу или в паштет?
— Нет. Слухи ходили самые примитивные. «Человек в футляре» и все производные от этого. И вот еще, что важно, — тот, кто залезал ко мне, действовал очень осторожно. Если бы я не был таким педантом, то никогда ничего бы не заметил. Скажите, нормальный человек помнит, как он накануне завернул кусок колбасы? Нет? А я помню.
— Да? — Я почесала нос. — А сожратый кусок сыра? Если бы злоумышленник хотел остаться незамеченным, он не стал бы вас объедать.
— Не думаю, что он ел сыр. Просто кусочек отвалился. Это такой рассыпчатый сыр с плесенью, он буквально разваливается в руках. Кусочек упал, он его поднял и выбросил потом.
— Странно. — Я задумалась. — Ну, файлы, ну документы, но в холодильник-то зачем лазить и тем более продукты разворачивать?
— Вот и я о том же.
— Правильно вы ушли оттуда, вот что, — бодро сказала я, потому что ничего более умного мне в голову не приходило. Я по-прежнему не понимала, чего он от меня хочет. Чтобы я купила ему замок на холодильник? Или дежурила по вечерам у его компьютера?
— Но вчера то же самое случилось здесь, в моем новом кабинете. Кто-то влез в мой письменный стол и перерыл всю финансовую документацию нашей с вами газеты. И теперь, — генеральный улыбнулся, — среди прочего этот злоумышленник знает, например, какая у вас, Саша, зарплата.
— Ну, эти сведения он сможет дорого продать! — Я ободряюще улыбнулась, потому что мне его стало жалко, а главное, тревога генерального уже не казалась мне надуманной. — Но хоть в холодильник-то не лазили?
— У меня пока нет холодильника, — грустно сказал он. — Мы же только что сюда въехали. Так что вы мне можете посоветовать, опираясь на свой бесценный опыт в раскрытии сложных преступлений?
…Вряд ли он сумасшедший. Но не без патологии. Увы, мне знакомы такие типы, и в своей одержимости порядком они все время балансируют на грани безумия. Достаточно вспомнить Валеру Синявского, с которым мне довелось прожить вместе не один месяц. Девизом нашего романа было: «Любовь любовью, а порядок еще никто не отменял». Я до сих пор иногда просыпаюсь среди ночи от страха — а положила ли я книжку на полку и помыла ли чашку из-под чая. Неубранная постель выбивала Валеру из колеи на целый день, а грязная посуда вызывала у него аллергическую сыпь.
Не буду брать греха на душу и утверждать, что жить рядом с такими людьми нельзя. Можно, но сливаться в бытовом экстазе на общей кухне они могут только с себе подобными. И тогда идиллия практически неизбежна.
— Тебе не кажется, милая, что вон та кружевная салфетка лежит не по центру тумбочки?
— Да, дорогой, ты совершенно прав, нужно немедленно сдвинуть ее на полтора миллиметра вправо.
И дети у них рождаются такие же.
— Пупсик, — зовет его мать, — иди скорее есть твою любимую конфетку.
— Сейчас, мамочка, — отвечает трехлетний аккуратист, — только уберу игрушки в отведенное для них место.
Кто осудит меня за то, что я в панике сбежала от Синявского? Да никто. Тем более что думала я тогда не столько о себе, сколько о нем, любимом. Спасала от скандалов и увечий. Нервы у меня слабые, и вопрос про салфетку может спровоцировать совершенно неадекватную реакцию с моей стороны, например, удар по голове возлюбленного бесценной вазой его бабушки.
— Чем ты недовольна? — в который раз вопрошал Валера, когда я собирала вещи. — Чем? Скажи!
— Собой, — честно отвечала я. — У меня психическое расстройство — не могу жить в такой чистоте и красоте. Хочу назад в свинарник.
Стоило мне слегка отойти от почти семейной жизни — и вот судьба решила послать мне очередное испытание в лице нашего генерального директора. Человек, который помнит, как заворачивал кусок колбасы и как располагались пылинки на его письменном столе, вызывает у меня священный ужас. Впрочем, что я говорю? Какие пылинки? У таких, как он, пылинки не живут, как и соринки, грязинки и прочий мусор. Они мрут на подлете и самоуничтожаются.
Он сказал про себя «человек в футляре», что ж, очень самокритично. Хотя в его устах это прозвучало как хвастовство. Да и каким, собственно, может быть человек, главное увлечение которого — бухгалтерский учет? Наверное, он виртуозно направляет в нужную сторону денежные потоки, он ведь финансовый мелиоратор наших дней и кормилец всей редакции. Вопрос в том, действительно ли кто-то залезает в его вещи и в продукты или ему это только кажется?