В госпитале, вспоминая "посадку", понял: опоздай он ещё на секунду, - лежать бы сейчас в другом месте.
Поправлялся он медленно, плохо. А когда выздоровел, оказалось, что летать на боевых самолетах ему нельзя. Списали в легкомоторную авиацию. Так стал он инструктором в одном из лётных училищ.
Теперь он учил летать сам и даже знал, что у каждого курсанта какая-нибудь своя, "засевшая" в нём ошибка. Ошибки эти чаще всего не опасны, но бывают и грозные, о которых не должен забывать ни ученик, ни инструктор.
Он дописал письмо, лёг в постель и подумал: "А ведь он берёг меня... все эти годы. Как же это я не написал ему ни разу?!" Успокоился тем, что теперь написал, и спокойно заснул.
Ответ пришёл через две недели. Вот он, только что получен на центральном почтамте. Писал не инструктор, его жена, та самая Женя, которую он помнил и знал девушкой. Оказывается, и она его не забыла, помнит. Женя писала, что Борис - её муж - рассказывал ей, как боялся он выпускать его в первый полёт, как волновался и не верил, что увидит утром своего первого лётчика. "Потом, - писала Женя дальше, - мы поженились. Это было уже после вашего отъезда. Правда, обиделся он на вас: что вы о нём не вспомнили. Но всё-таки пошёл к вам - его тревожила какая-то ваша ошибка".
Больно было об этом читать и знать, что инструктор не захотел даже ответить, попросил об этом жену. Но то, что прочитал Михаил дальше, ещё там, на почте, потрясло его. Конец письма был неожиданным.
"Настоящим лётчиком вас сделали другие инструкторы, на боевых самолётах. Но первому в искусстве летать и самому трудному научил вас Борис. Вот и вы - тоже теперь инструктор. Я рада, что вы написали ему. Теперь вам легче Борю понять. Сердечно благодарна вам за ваше такое тёплое, искреннее письмо, но Борю оно не застало. И всё-таки я сохраню его, буду беречь, как светлую память о муже. Он иногда вспоминал вас: "Где вы? Как летаете?.."
После он научил летать ещё 62-х курсантов. Но 3 года назад Боря умер. Привыкнуть к этому нельзя. Вот и сейчас, расстроилась и не знаю, что написать вам ещё. На этом я, пожалуй, закончу. Большое спасибо вам за фотокарточку! Вас теперь не узнать, а ведь таким были мальчишкой... Помню, вы даже нравились мне одно время, и я не знала, кто же нравится больше: вы - или Боря? Молодость! А почему вы ничего не написали о своей семье: жене, детях?
У меня растёт дочь. Вчера я показывала ей вашу фотокарточку и сказала, что вы - первый, наученный её отцом лётчик. Вы понравились ей. Просила передать вам тёплый, сердечный привет. Выполняю её просьбу.
Если будете в наших краях - заезжайте в гости, будем Вам рады.
С искренним уважением Евгения Светлова".
Стало темно. А виолончель всё вела, куда-то вела... Но теперь Гранитов понимал каждый её переход, каждую нотку, оттенок, словно была это не музыка, а умная и раскрытая книга. Понял и неоправданное своё одиночество, приписываемое прежде войне, и чёрствость, к которой привык и не замечал в себе до сих пор, и нелюбовь свою к детям, всё то, что мешает людям жить самим и делает их ненужными и другим. А ведь до этого как-то совсем не ценил музыки. Собственно, многого не ценил. А тут вот понял и себя, и других. Понял Теплова с его рыжим курсантом. Удивился: все знают Чкалова, Галину Уланову, Чайковского, но мало кто знает и помнит их учителей.
"Ну, а сам?.."
Гранитов поднялся. Эхом прошедшей жизни откликнулись в душе последние, замирающие звуки вальса. Диктор объявила что-то ещё. Гранитов уже не слушал.
Дома ему открыла дверь соседская девочка, дочь техника звена. Сам техник, как и Гранитов, был человеком необщительным, зато общительной оказалась его дочь - в этом году она пошла в школу.
- А меня Екатерина Михайловна - учительница наша - писать научила, вот! - сообщила Танечка, как только увидела, что открыла дверь дяде Мише. - Теперь сама буду писать бабушке, вот! А вас кто научил писать?
- Меня?.. - Гранитов смутился. На какой-то миг вспомнилось детство, чьё-то неясное, забытое молодое лицо. - Меня научила Ольга Васильевна.
- А на какой улице она живёт? Я её знаю? - не унималась маленькая школьница.
- Нет, Танечка, она не здесь живёт, далеко... ты не знаешь её. Она теперь уже старенькая.
- Как бабушка, да? Вы тоже ей будете писать?
- А вот как ты своей бабушке соберёшься писать - приходи ко мне. Вместе напишем, договорились? - вздохнул Гранитов. Прошёл к своей двери, услыхал:
- Дядя Миша, я завтра приду, ладно? Напишем всем-всем! Хорошо?
- Хорошо, Танечка, хорошо...
Ночью не давала уснуть капающая из крана вода. Гранитов слушал, ворочался и понял, начинается снова бессонница, а лечить душу уже нечем.
"Если будете когда-либо в наших краях - заезжайте..."
"А может, съездить?.. Хорошо ли?"
Кап... кап! Кап... кап! - доносилось из кухни.
Конец
1960 г.