— Я хочу есть, господин начальник, — уклонился от ответа Антон.
Полицейский начальник взглянул на юношу, встал из-за стола, повернулся, подошел к окну, открыл его, а затем вновь закрыл. В кабинете было душно, чугунная печка накалилась докрасна.
— Послушай, почему ты считаешь, что мы непременно расстреляем тебя?
Это было неожиданно.
— У вас нет другого выхода, господин начальник! — тихо произнес Антон.
— По-твоему, мы, полицейские, только и способны убивать, сеять смерть, не так ли? Вы бегаете, а мы ловим и уничтожаем вас...
— Здесь вы ошибаетесь, господин начальник! — дерзко прервал его Антон. — Всех уничтожить вы не сможете, а мы не простим вам!..
— Смерть!.. — произнес приговор Димо.
Осужденный весь трясся. Он совсем обессилел и равнодушно взирал на балканские сосны и голубое небо с плывущими по нему белыми облаками. Казалось, этот человек уже давно отрешился от жизни. Но что стоила его смерть теперь, когда предательство совершилось и пять ремсистов заточены в тюрьму, когда Шопа мертв, а Лиляна брошена на берегу реки, чтобы ее нашли там замерзшей? Предателя поймали в его собственной бозаджийнице[13]. Он ничего не отрицал и только дрожал от страха всю дорогу до партизанского лагеря. Заикаясь, он рассказывал, как в бою его взяли в плен, как потом палачи привели к нему дочь и стали раздевать ее. Он не выдержал и предал. Однако почему он сразу не поделился всем со своими товарищами, почему никого не поставил в известность, а продолжал предавать одного за другим, пока наконец его не разоблачили и не поставили для расстрела к сосне, — этого осужденный и сам не мог понять. А человек только сам всевластен над своим собственным достоинством и совестью. Казнь не залечивает ран от преступлений, она просто карает предателя, и только...
Кто-то прошагал по коридору и вышел наружу. Электрическая лампочка едва заметно закачалась, и по облупленной стене пробежала тень. Мануш удивленно поднял брови и продолжал:
— Эй вы, люди, скажите, почему в сказках богатыри всегда побеждают, а все ламии[14] повержены? Ведь в жизни-то зло остается, и вот мы теперь ходим по Пирину, Риле и Родопам и боремся с ним. А дело это нелегкое. Если вы спросите меня начистоту, то я скажу: мне эти сказки не нравятся, они обманывают, уводят в сторону. Настоящие сказки должны кончаться иначе: одну ламию убивают, но остается другая, пострашнее, и мы ведем с ней битву.
В землянке мерцает пламя керосиновой коптилки, и при свете ее Ивайла пишет листовки для передачи подругам по гимназии, а тень, отбрасываемая ее рукой, причудливо движется по стене.
— Только не воображай, что ты вкусил плод древа жизни! Неужели ты не понимаешь, что твою молодость превратили в мишень, продырявленную пулями еще до того, как ее направили против нас!
— У нас разные понятия, господин начальник. Нет смысла говорить об этом. Стреляйте — и дело с концом!
Полицейский начальник стал молча расхаживать по кабинету, а затем снова сел напротив Антона.
— Слушай, ну а если я дам тебе возможность бежать от полиции?
— Мне все равно, будет ли это при попытке к бегству или в вашем кабинете! — Антон стиснул зубы. — Но мои друзья отомстят, отомстят!
— Да... Такие, как ты, или живут вечно, или умирают неизвестными! — произнес полицейский, пристально вглядываясь в юношу.
— Да здравствует Красная Армия! — неожиданно воскликнул Антон, словно стоял уже перед дулом пистолета.
— Хорошо, хорошо! — громко засмеялся полицейский. — Знаю, что ты напичкан большевистскими идеями. Хочешь быть героем, не так ли? Слушай меня внимательно! Я освобожу тебя вечером. Иди в отряд и расскажи, что ты ни в чем не признался и никаких обещаний в полиции не давал! Скажи там, что тебя освободили просто так, потому что ты был симпатичен мне своим дерзким мальчишеским поведением!
«Этот полицейский, наверное, решил, что уже припер меня к стене, заставил спуститься с небес на землю! Или это уловка? Новая игра с обреченным на смерть?» Полицейский начальник говорил, чеканя каждое слово, видимо желая придать большую убедительность сказанному. Антон напрягся.
— Неужели вы думаете, что я верю вам, господин начальник?
— Ничего! Достаточно будет, если тебя там «примут и поверят», чтобы ты потом испытал всю жестокость своих друзей!
Антон недоверчиво покачал головой:
— Лжете, господин начальник!
— Увидишь, что будет!.. А я-то хотел сделать из тебя человека! Но ты оказался глиной, не пригодной даже для строительного кирпича!.. Старший!.. Эй, старший!
Заскрипела дверь, и в кабинет вошел уже знакомый Антону полицейский агент, который теперь был одет в полушубок. Вероятно, он все время ждал на улице и изрядно замерз.