Прохоров ничего не ответил. Этот эпизод — спокойная прогулка перед тем, как «кавказец» нанес Садовникову два смертельных удара, — был уже, казалось, исследован и обговорен со всех сторон. Садовников был не просто опытным инспектором ГАИ, он прошел еще и специальную подготовку, ибо работал на важной трассе. Человеку, который мог напасть на него хотя бы в теории, Садовников просто никогда не позволил бы выбрать удобный момент для нападения. И, естественно, никогда не стал бы с ним прогуливаться, спокойно беседуя. Но Садовников поступил именно так. Это явствовало из показаний двух свидетельниц, никак не связанных друг с другом и, наверняка, не заинтересованных в даче ложных показаний.
Значит, Садовников прогуливался с человеком, от которого он не ждал нападения. Таким человеком мог быть, во-первых, его родственник или знакомый, во-вторых, сослуживец. Но тщательная проверка показала: никто из родственников, знакомых или сослуживцев Садовникова, хотя бы отдаленно напоминающих «кавказца», не мог оказаться в то февральское утро на Ленинских горах. Кроме того, версия о сослуживцах, то есть работниках органов внутренних дел, рассматривалась лишь теоретически. Без всякого сомнения, Садовников был убит из-за служебного оружия, пистолета системы Макарова, похищенного убийцей. Но работнику МВД, и так имеющему доступ к служебному оружию, идти на это убийство было совершенно незачем. Что же касается знакомых, этот вариант отбрасывался не столько проверкой, сколько последними словами Садовникова, которые отчетливо слышали переносившие его в «скорую помощь» участники патрульно-милицейской группы. Умирая, Садовников сказал: «Черные усы… что-то от кавказца…» То есть попытался описать внешний вид убийцы. Но пытаться описывать внешний вид знакомого человека в такой ситуации в высшей степени нелогично. А вот незнакомого — совсем другое дело.
Вздохнув, Иванов сказал:
— Дорого бы я дал, чтобы понять: о чем они могли говорить.
— Ты имеешь в виду прогулку у обрыва?
— Да. Ведь инспектор ГАИ, такой, как Садовников, должен был чем-то заинтересоваться. Чтобы вот так ходить и слушать постороннего.
— Значит, чем-то заинтересовался. Если ходил и слушал.
— Понять бы, чем.
— Боюсь, этого никто уже не объяснит.
— Жаль.
— Жаль. Но мне кажется, сейчас лучше не теоретизировать. Тем более, вырисовывается что-то реальное. С твоим «племянником».
— Пожалуй. Ладно, Леня. Завтра, как только что-то выяснится, позвоню. Счастливо.
— Счастливо. И запомни: в следующий раз уже не отвертишься, а поднимешься ко мне. Понял?
— Понял.
Утром Иванов позвонил Байкову:
— Ну что? Никаких новостей?
— Пока нет, товарищ подполковник. Все тихо. Гарибов с утра вышел на работу. Звонить и не думает.
— Придется вам поехать к нему и поговорить. Ждать больше мы не можем. Скажете: по нашим данным, два дня назад у вас был человек, которым мы интересуемся. Мол, что вы можете о нем сообщить?
— А если начнет отнекиваться?
— Продолжайте разговаривать. И предупредите меня, я подъеду.
Вскоре позвонил уже Байков:
— Товарищ подполковник, Гарибов не выдержал. Позвонил сам.
— Сознался?
— Сказал, есть важный разговор. Выехал ко мне, скоро будет.
Когда Иванов вошел в кабинет Байкова в РУВД, Гарибов уже сидел там. Внешне это был человек скорее плотный, чем худой. На директоре был хорошо сшитый темно-серый костюм, темная рубашка, аккуратно повязанный галстук. Несмотря на наметившуюся лысину и резкие морщины, на вид Гарибову никак нельзя было дать даже пятидесяти. Темные глаза из-под густых бровей смотрели на Иванова уверенно и спокойно.
Байков вздохнул:
— Вот, Борис Эрнестович. Не получается что-то у нас с Георгием Константиновичем.
— Поясните, — подыграл Иванов, садясь на стул. — Что не получается?
— Да вот, не получается серьезного разговора.
— А в чем дело?
— Да вот спросил я Георгия Константиновича, что он может сказать по поводу интересующего нас молодого человека. Вы помните?
— Помню. — Иванов посмотрел на Гарибова. — Молодого человека в синем спортивном костюме? Который был в «Автосервисе» два дня назад?
— Точно. Так вот, Георгий Константинович упорно утверждает: это его родственник.
— Родственник?
— Да. Племянник. Представляете? Все бы ничего, одно настораживает: Георгий Константинович утверждает, что он ничего об этом своем племяннике не знает.
— Ничего не знает?
— Совершенно верно. Даже фамилии. Представляете?
— Это в самом деле так, Георгий Константинович? — спросил Иванов.
Гарибов, разглядывающий свои руки, чуть шевельнулся:
— Не понимаю только одного: почему это так удивляет? Бывают особые обстоятельства.
— Какие же?
— Он сын моей сестры. Но, так сказать, незарегистрированной сестры.
— Как понять «незарегистрированной»? — спросил Байков.
— Наше родство нигде не зафиксировано. Отец у нас один, но матери разные. Мы практически не общались. Фамилию сестра носит по матери. Какую, я понятия не имею. И вообще, я о них почти ничего не слышал. По-моему, не такие уж это удивительные обстоятельства.
Некоторое время все трое молчали.
— Интересно, — сказал Иванов. — Вы о них почти ничего не слышали. Как же вы узнали племянника?
— Я видел его еще маленьким. Сестра приезжала о ним, когда умер отец. Сейчас, когда он пришел, я его узнал.
— Понятно. И как его зовут?
— Олег.
— А по отчеству?
— Отчества я не знаю.
— Разве не как у вас? — спросил Иванов.
— Вряд ли. Если фамилия по матери, то отчество, наверное, тоже не по отцу.
— А фамилию не помните или никогда не слышали?
— Я ее никогда не знал. Мама, наверное, знала, я — нет.
— Простите, ваша мама жива?
— Умерла. Десять лет назад.
— Ясно, Георгий Константинович. Значит, он, то есть ваш племянник Олег, к вам пришел, и что?
— Пришел, поздоровался. Я его узнал. Сказал, что приехал специально ко мне.
— Откуда приехал, где живет, он не сказал?
— Где-то на Украине. Не помню точно. Поймите, я был взволнован.
— Неужели совсем не запомнили? Хотя бы примерно? Что это — город, село?
— Кажется, он назвал город.
— Какой? На какую букву хотя бы?
— По-моему, Днепропетровск. Или Днепродзержинск. Что-то в этом роде.
— Значит, будем считать — Днепропетровск или Днепродзержинск. Что было дальше?
— Олег сказал, что моя сестра больна. Нужна срочная операция. Спасти ее могут только в Москве, лучшие специалисты. Чтобы попасть в Москву, нужны большие деньги. Потом потребуются лекарства из-за границы, уход. Тоже нужны немалые деньги. Попросил помочь.
— И много денег он попросил?
Гарибов помедлил. Будто обдумывал ответ.
— Много. Двадцать тысяч рублей.
— Ого. Неужели столько надо?
— Это очень сложная операция. И очень тяжелая болезнь. К тому же Олег просил в долг. Обещал со временем вернуть.
— И вы дали?
— Конечно. Ни секунды не задумываясь.
— Почти незнакомому человеку?
— Ну и что? Он же родственник. У меня не так много родственников. Потом, в такой ситуации, думаю, не только я дал бы деньги.
На секунду у Иванова мелькнуло: может быть, все это правда и все действительно было так, как рассказывает Гарибов? Но это сомнение он тут же отбросил. Кажется, он недооценил Гарибова. Конечно, все, что касается «незарегистрированного» родства, выдумано, но все тщательно продумано. Настолько тщательно, что, если Гарибов твердо решит стоять на своем, выбить почву у него из-под ног будет очень трудно, почти невозможно.
Иванов перевел взгляд с телефонного аппарата на Гарибова:
— Как же вы отдали деньги? Они что, лежали у вас в столе?
— Зачем в столе. Мы с Олегом поехали ко мне домой. У нас есть некоторые сбережения. У меня и у моей жены. Я попросил жену снять с нашей книжки двадцать тысяч. Деньги мы не разделяем. Она сняла, я передал их Олегу. Он уехал.