Через сострадание теряется сила. Состраданием еще увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием» [124, с. 635]. По мнению Ницше, христианство: «ни аполлонично, нидионисично; оно отрицает все эстетические ценности – единственные ценности, которые признает «Рождение трагедии»: оно в глубоком смысле нигилистично, тогда как в дионисическом смысле достигнут самый крайний предел утверждения» [126, с. 729].
Ницше охарактеризовал и общий религиозный тип. По его мнению, религиозность – это, вера, связывающая человека с Богом. Религиозное начало противоположно аполлоническому и сократическому началам. Оно представляет самоубийство разума и может стать причиной религиозного невроза. Яркими представителями религиозного типа являются святые и аскеты, отличающиеся самообузданием. Их противоположность – атеисты, которых Ницше помещает на верхнюю ступень религиозной жестокости. Сначала поклонники древних религий жертвовали Богу людей, затем христиане – самих себя, а теперь атеисты приносят Бога в жертву Ничто. Религия и религиозность, как средства воспитания и самодисциплинирования, нужны лишь слабым людям [129].
Ницше в работе: «Воля к власти» утверждает, что философ изобретает разумный «истинный мир», в котором адекватны разум и логические функции; религиозный человек изобретает божественный противоестественный мир, лишенный природного характера; моральный человек выдумывает свободный, святой, справедливый мир. Но все эти «другие миры» – синоним небытия, нежелания жить. Инстинкт человека, утомленного жизнью, а не инстинкт жизни создал эти миры. Следовательно, философия, религия и мораль представляют фикции и симптомы декаданса [133].
Таким образом, в учении Ницше содержатся представления о бестиальном (дионисийском), рациональном (аполлоническом и сократическом), религиозном (христианском) типах. По мнению Ницше, дионисийский бестиальный человек выше сократического рационального, а сократический – выше религиозного. Идеалом для него была воинственная белокурая бестия, наделенная сильной волей к власти.
Немецкий культуролог и философ О. Шпенглер продолжил начатое Ницше изучение типов культуры и человека, а также его атаку на разум. Согласно учению Шпенглера, у каждой культуры есть душа, которая определяет душевный склад отдельного ее представителя. Он выделил три типа души культуры и человека: аполлоническую, магическую и фаустовскую.
Аполлонический человек античной культуры в Древней Греции жил настоящим – вне прошлого и будущего и: «…взирал на свою душу, как на некий упорядоченный в группу прекрасных частей космос» [213, с. 483]. Внутренний мир его пластичен. Картина аполлонической души – платоновская упряжка из двух лошадей с возницей.
Магическая душа характерна для арабской культуры, породившей иудаизм, христианство, ислам: «Магическая картина души отмечена чертами строгого дуализма двух загадочных субстанций, духа и души» [там же, с. 485]. О. Шпенглер говорит: «Мир магического человека наполнен ощущением сказочности» [214, с. 244]. Он верит в установленные, раз и навсегда, начало и конец «этих дней», между которыми изначально определено человеческое существование. Для него характерна магическая уверенность всему «свое время» от прибытия Избавителя до мельчайших повседневных событий. Мир и человечество имеют начало и конец. Человек должен покориться божественному провидению. Магический человек стремится «приравнять зримую и делающуюся все более строго расчлененной общину верующих к организму государства» [там же, с. 263].
Про фаустовскую форму души европейцев О. Шпенглер говорит: «Воля и мышление в картине души – это направленность и протяженность, история и природа, судьба и каузальность в картине внешнего мира. В этих основных чертах обоих аспектов ясно обнаруживается, что нашим прасимволом является бесконечная протяженность. Воля связывает будущее с настоящим, мышление – безграничное с наличествующим. Историческое будущее есть становящаяся даль; бесконечный горизонт мира – даль ставшая; таков смысл фаустовского переживания глубины. Чувство направления предоставляется нам «волей», чувство пространства – «рассудком», причем наподобие каких-то существ, почти на мифический лад: так возникает картина, с необходимостью абстрагируемая нашими психологами из внутренней жизни» [213, с. 488–489].
Каждая культура рождается, достигает зрелости и стареет. Рационализм и рациональный тип являются следствиями и признаками смерти культуры, превращения её в цивилизацию. Шпенглер, как и Ницше, презрительно относится к Сократу: «… духовному отцу Стой, в котором впервые сказалось внутреннее оскудение античной интеллектуализированной и урбанизированной жизни…» [213, с. 537]. Закат Европы начался в эпоху Возрождения с возникновения пуританизма, представляющего «рационалистически-мистическое оскудение религиозного начала» [там же, с. 190]. «Осень» духовной эпохи Европы характеризуется возникновением интеллигенции в больших городах, кульминацией строгого умственного творчества. Она приходится на эпоху Просвещения с верой во всемогущество рассудка, культом «природы», «разумной религией». «Зима» современной западной культуры начинается с конца XIX века с распространения идей социализма и материализма, тенденций иррелигиозного и неметафизического космополитизма, культа науки, пользы и счастья. Культура превратилась в цивилизацию. Человек выродился. По мнению Шпенглера: «Это бесформенно наводняющая большие города чернь вместо народа, оторванная от корней городская масса… Именно эта запоздалая масса, а вовсе не “человечество” оказывается объектом стоической и социалистической пропаганды, и можно было бы сопоставить её идентичные проявления в египетском Новом Царстве, в буддистской Индии и в конфуцианском Китае» [213, с. 547]. «Научные миры суть миры поверхностные, практичные, бездушные, чисто экстенсивные. Они одинаково лежат в основе воззрений буддизма, стоицизма и социализма. Первый покоится на атеистической системе санкхья, второй через посредничество Сократа – на софистике, третий – на английском сенсуализме» [там же, с. 539].