— Я же говорил: так не принимать, только через журнал входящих.
Ян укладкой посмотрел на часы. До окончания регистрации на его рейс оставалось сорок минут. Лейтенант, беззлобно матерясь, рылся в пыльных папках. Недописанный труд «Чистосердечное признание несостоявшегося валютного махинатора Яна Вана» лежал на расстоянии вытянутой руки. Время текло как клей.
Заледеневшие пальцы нащупали в кармане связку ключей. Зазубрены бородок ключей и острые углы брелка впились в ладонь. Яна зазнобило. Встать и уйти. Просто встать и уйти. Кому он здесь нужен? Этому вот Колыванову — только для галочки и для статистики. Не как человек — а как циферка в отчётности. Так может, нет и не было никакого Яна Вана?
— Где этих лохов бомбанули? — продолжал телефонную выволочку лейтенант. — За шлагбаумом или до, а? Правильно говоришь: после оплаты. То есть — за шлагбаумом. А там чья зона ответственности? Ну, что молчишь? Я этим халявщикам всё уже объяснил, всё по полочкам разложил: мы здесь ни при чём, пусть у себя принимают в производство! Я их в дверь гоню, а ты в окно пускаешь! Да куда ж ты эту папку-то задевал, а?..
Нет и не было. У Яна чуть закружилась голова. В надбровные дуги словно залили что-то тяжёлое и тягучее. Ян медленно встал и выпрямился, повесил сумку на плечо. У лейтенанта явно отсутствовало периферийное зрение, либо он уж слишком погрузился в неотложные дела — и на движение задержанного никак не отреагировал.
Меня здесь нет, как мантру повторял Ян снова и снова. Протянул руку к столу и взял сначала два листка свидетельских показаний, потом недописанный текст собственного допроса. В висках гудело, в переносице словно застрял свинцовый шарик. Нет и не было меня здесь. Стараясь не шуметь, Ян сделал два шага к двери и вышел в пустой коридор.
За его спиной Колыванов удовлетворённо ругнулся, найдя нужную папку — но не там, откуда только что крался Ян, а в другом, своём, колывановском мире, полном лохов и бомбил. А Яна уже и след простыл. Качаясь как пьяный, придерживаясь за стену, чтоб не упасть, он направлялся к выходу из коридора. Кто-то в форме досадливо фыркнул, столкнувшись с ним в дверях плечами.
Уже за дверью отделения Ян едва не врезался в крупного немолодого мужчину, как будто собиравшегося войти внутрь, но медлившего. И никому, никому до Яна дела не было. Это не могло не радовать. Головная боль понемногу начала отступать.
Утренние рейсы приземлялись один за другим. В сумрачном и людном зале прилёта встречающие пялились на табло, вставали на цыпочки у стеклянных стен таможенной зоны, мяли в руках цветы и таблички.
Яну казалось, что каждый второй встречный косится на него с подозрением. И вот-вот сзади послышится топот ног. Лови преступника!
Не было меня там, не было, не было!
Выйдя на улицу, Ян изорвал в мелкие клочки все протоколы и выбросил в урну. Вытащил из кармана мобильник и позвонил Виталию. К счастью, тот сразу снял трубку.
— Улетай! — безапелляционно заявил директор турфирмы, выслушав сбивчивую историю о задержании и «побеге из-под стражи». — Про паспорт и деньги я всё понял, займусь немедленно. Татьяна, которая Петровна, мне только что отзвонилась. Молодец тётка, наш человек: я не я, лошадь не моя, отморозилась по полной, послала этих сыщиков куда подальше. Так что предъявить им тебе особо нечего. Но всё равно: лучше улетай. Побудешь подальше какое-то время. Во избежание, так сказать. На незнакомые звонки не отвечай. А то начнут прессовать, пугать — ни удовольствия, ни пользы. Давай, парень, двигай нах Дойчлянд! Ты всё правильно сделал, кстати. Спасибо!
За «спасибо» Ян сразу простил Виталия, и всё, что минуту назад хотелось высказать, показалось не таким уж существенным. В конце концов, в жизни ведь всякое случается.
Опасливо озираясь, Ян поднялся через улицу на пандус аэропорта и снова вошёл в зал вылета.
Нет, никто не рыскал среди пассажиров с его фотографией. И таможенник посмотрел на молодого человека безо всякого интереса. И даже строгая служащая в будке не уделила ему особого внимания, сразу же шарахнув штампом выезда по пустой страничке паспорта.
Ян Ван, двадцати трёх лет, рост сто восемьдесят четыре сантиметра, телосложение среднее, волосы чёрные, лицо округлое. Ярко-выраженные национальные черты отсутствуют, тип внешности славянский или западно-европейский. Особые приметы: глаза разного цвета, зелёный и голубой.
Нет, попадающего под это описание человека никто не искал. По крайней мере, в данную минуту.
Главное — выдохнуть, успокоиться, немножко прийти в себя. Яркий свет рекламных щитов резал глаза. Икра, бриллианты, парфюм, модные шмотки, часы всё с теми же бриллиантами. По узкому и неудобному коридору, изогнутому угловатой дугой вокруг зала вылета, хаотично двигалась людская масса. За стеклом в аквариумах-накопителях толпились без пяти минут пассажиры. В углах и закутках уныло сидели и лежали на газетах то ли транзитники, то ли особые аэропортовые бомжи, потерявшие не только свой дом, но даже родной город.
Ян вошёл в согретое софитами пространство беспошлинного магазина. В заднем кармане джинсов ждала своего часа заветная купюра в сто дойчмарок — всё остальное осталось в файле, файл в папке, папка в сейфе, а сейф в кабинете Кощея. Сейчас Ян не готов был даже думать на эту тему. Ста марками делу не поможешь, рассудил он — и направился в отдел спиртных напитков.
В стремлении затариться дешёвым алкоголем Ян был не одинок. У кассы дьюти-фри с полной корзинкой разноцветных снарядов-бутылок переминался с ноги на ногу Константин Эдуардович, дожидаясь очереди. Напитки — от прозрачного до тёмно-чайного, бело-рыжей гаммы, суровая классика. Судя по недовольному виду Крутова и отсутствию в поле зрения Натальи Андреевны, та всё ещё дожидалась непунктуальную подругу, рискуя опоздать на регистрацию.
Подругу. Ян подумал, как здорово было бы, если бы Инга вдруг ни с того ни с сего заявилась в аэропорт час назад. Прибежала, весёлая, запыхавшаяся, притащила с собой солнце, запах приближающейся весны, смех и необыкновенное чувство лёгкости. Не случилось бы тогда никаких бед, все злоключения прошли бы мимо, расступились перед радужным сиянием невероятной подруги Яна. Как бы подруги. Её здесь нет и быть не могло, едет сейчас, наверное, в универ себе спокойненько. Читает какой-нибудь трактат по древнегерманской поэтике про всяких тристанов с нибелунгами, и даже не знает, в какую историю только что вляпался её непутёвый Ян.
Между ними установились странные «отношения» — вот же дурацкое слово, куда лучше подходящее для математики и дипломатии.
На вопрос, есть ли у него девушка, Ян бы не задумываясь ответил, что да. Инга тоже считала его «своим». Мы — друг друга. Мы — Ying и Yan, правда? Отодвинуть волосы с её щеки, прижаться носом, лбом, и обнять-обнять-обнять.
В общем-то, всё было хорошо. Прекрасно всё было. Если бы не одно «но» — двадцатилетняя Инга была домашней девочкой и послушной дочерью, а Ян в глазах её родителей представал если не исчадием ада, то демоном-искусителем уж точно. Отвлекающим фактором, никчемным, жалким перекати-поле, нежеланным ухажёром, — о, список эпитетов можно продолжать бесконечно!
Инга металась между привязанностью к Яну и голосом рассудка — хоть и не собственного, а родительского, но это мало что меняло. Позиционная война с её непреклонными предками недавно перешла в горячую фазу: Ингу перестали подзывать к телефону. И это был серьёзный удар в тыл по линиям коммуникаций. Ян всерьёз продумывал фантастическую идею покупки для Инги мобильного телефона — понимая, что она ни за что не приняла бы такой подарок. Но как иначе с ней связаться? Только вылавливать по утрам на трамвайной остановке — ну это же мальчишество какое-то! Ведь двадцать три года, не семнадцать же, у бывших однокурсников вон, уже дети рождаются, переженилась половина, а он всё бегает под окнами, засовывает цветочки в почтовый ящик. Был бы этаж пониже, ещё бы и снежками в окно кидался.
И ведь кидался бы. Потому что когда им удавалось остаться вдвоём — пусть даже в толпе, то всё волшебным образом становилось на свои места. Мы — друг друга. Половинки, разделённые временными обстоятельствами, но всё равно стремящиеся сомкнуться в одно. Правда?