— Я не слышала, чтобы он говорил, он не говорил.
И потом, хотя он и не спрашивал, она прошептала:
— Мы услышали их сразу же после восьми, а десять минут девятого они уехали. Десять минут, вот и все…
Открылась дверь, и в палату вошла сестра.
— Ваши десять минут прошли. Боюсь, что на сегодня это все.
Уэксфорд встал. Даже если бы их не перебили, он вряд ли стал бы продолжать разговор. Девушка была уже не способна отвечать на его вопросы. Не шепотом, но так, что было слышно, она произнесла:
— Вы можете прийти завтра. Я знаю, что вы должны поговорить со мной. Завтра я смогу.
Она отвела от него глаза и, закрыв рукой рот и подняв плечи — здоровое и раненое, невидящими глазами смотрела в окно.
Колонка в «Индепендент он санди» представляла собой образец, что называется, умного чисто женского восприятия. Уин Карвер не упустила ни единой возможности для насмешек, дала волю язвительности и ехидству. И все же это было хорошее эссе. Такова человеческая натура, признался себе Уэксфорд, ирония и легкий сарказм всегда лучше, чем лесть и фальшь.
Какая-нибудь журналистка из «Кингсмаркхэм курьер» могла бы весьма экзальтированно описать лесонасажденческие устремления Дэвины Флори, ее страсть к садоводству и коллекционированию редких пород деревьев. Мисс Карвер же представила все это в чуть странном свете, давая понять, что там не обошлось и без некоторого лицемерия. «Посадить» лес, намекала она, не совсем точное выражение того, что делают для тебя другие, в то время как ты стремишься извлечь из этого лишь деньги. Садоводство может быть очень приятным времяпрепровождением, если заниматься им только на досуге и в хорошую погоду. А землю-то копают здоровые молодые парни.
Дэвина Флори, продолжала она примерно в том же духе, была женщиной, достигшей потрясающего успеха и признания, но ведь ей не пришлось очень-то за это и бороться, не так ли? Учеба в Оксфорде уже сама по себе шаг, учитывая, что она была умна и имела папу профессора, и, кроме того, недостатка в деньгах также не наблюдалось. Да, она могла бы стать незаурядным парковым дизайнером, а земля и средства свалились ей в руки, когда она вышла за Десмонда Флори. То, что она овдовела в конце войны, печально, но огромный загородный дом и колоссальное наследство, безусловно, смягчили боль после смерти первого мужа.
Уин Карвер не преминула слегка поехидничать и по поводу недолго продолжавшегося второго замужества. Но в том, что касалось путешествий и книг Дэвины Флори, ее неообыкновенной способности проникновения в культуру Восточной Европы, глубоких политических и социологических исследований, при том, что происходило это в трудное и опасное для региона время, здесь ничего, кроме похвал, не было. Автор статьи писала о книгах по «антропологии», которые появились благодаря этим путешествиям. С очаровательной льстивой нотой она вспомнила и о своих студенческих днях двадцатилетней давности, о том, как читала два единственных романа Дэвины Флори — «Владельцы Мидиана» и «Частное лицо в Афинах». Свою оценку и восприятие она сравнивала с восприятием Китса произведений Гомера в переводах Чэпмена, а описание неудачной попытки шотландских поселенцев обосноваться в Дарьене на тропическом побережье Карибского моря произвело на нее неизгладимое впечатление.
И, наконец, она перешла к довольно подробному разбору первого тома автобиографии «Маленькая негодница большого семейства». Уэксфорду, предполагавшему, что названием послужила цитата из «Двенадцатой ночи», было приятно узнать, что его догадка подтвердилась. Дальше, следуя мемуарам Дэвины Флори, шло краткое изложение ее детства и юности и упоминание о встрече с Харви Коплендом; заканчивала мисс Карвер несколькими — в буквальном смысле — словами о дочери мисс Флори, Наоми Джонс, являющейся совладелицей кингсмаркхэмского художественного салона, и внучке, ее тезке.
В последних десяти строчках статьи мисс Карвер размышляла о возможности пополнения списка почетных званий Дэвины Флори присвоением ей звания кавалера ордена Британской империи 2-й степени, считая, что такая возможность весьма велика. Смысл размышлений сводился к тому, что должно было пройти еще год-два, прежде чем мисс Флори стала бы кавалером ордена. В большинстве случаев, писала она, «обычно ждут, когда тебе исполнится восемьдесят лет, потому что после этого жить остается совсем недолго».
Жизнь Дэвины Флори оказалась недостаточно продолжительной. Ее оборвала неестественная и насильственная смерть. Уэксфорд, который читал журнал в следственной комнате Тэнкред-хауса, отложил статью и прочитал приготовленную для него Гэрри Хиндом распечатку пропавших драгоценностей. Их было не так много, но все дорогие. Он встал из-за стола и через двор направился к дому.
Зала была убрана и вымыта. В воздухе стоял запах дезинфицирующего средства — смеси лизоля и какого-то цитрусового сока. Бренда Гаррисон переставляла неправильно расставленные после уборки столики, цветы, кресла. Ее преждевременно изрезанное морщинами лицо выражало крайнюю сосредоточенность, что достигалось, несомненно, все теми же морщинами. На лестнице, тремя ступеньками выше того места, где ковер был запачкан не поддающимися выведению пятнами и закрыт холстом, сидела голубая персидская кошка Куини.
— Вам приятно будет узнать, что Дэйзи поправляется, — сообщил Уэксфорд.
Она уже знала.
— Полицейский сказал мне, — ответила она без энтузиазма.
— Миссис Гаррисон, сколько времени вы с мужем работаете здесь?
— Уже десять лет.
Уэксфорд удивился. Десять лет — большой срок. Он ожидал большего проявления заинтересованности к этой семье, больше чувств.
— Мистер и миссис Копленд были вам хорошими хозяевами?
Она пожала плечами. Ее руки тем временем протирали красно-синюю сову из старинного фарфора сорта «краун-дерби» с маленькой фирменной короной над буквой «д», и, прежде чем ответить, она поставила ее на полированный столик. Затем произнесла задумчиво, так, словно этому предшествовали долгие размышления:
— Их трудно было понять.
Спустя секунду, поколебавшись, с гордостью добавила:
— Во всяком случае, нам.
Встав со ступеньки, кошка, потянувшись, медленно направилась в сторону Уэксфорда. Остановившись перед ним, она ощетинилась и сердито посмотрела на него, затем неожиданно сорвалась с места и взлетела вверх по ступеням. Несколько минут спустя они услышали шум. Звуки были такие, словно наверху скакал жеребенок: удары, толчки, грохот.
Бренда Гаррисон зажгла один светильник, затем другой.
— В это время Куини всегда так носится, — сказала она и чуть заметно улыбнулась.
Глядя на нее, Уэксфорд понял, что она относится к таким людям, которых забавляют выходки животных. За редким исключением они видят смешное лишь в обезьянках, играющих посудой, собаках, напоминающих хозяев, котятах, посаженных в корзинку. Именно благодаря таким и существует цирк.
— И всегда в одно и то же время?
Он взглянул на часы: без десяти шесть.
— Чуть раньше, чуть позже, но в общем — да. — Искоса посмотрев на него, она вновь усмехнулась. — Она очень умная, а вот время сказать не может, понимаете?
— Хотел бы спросить еще вот о чем, миссис Гаррисон. Здесь, поблизости, не встречались ли вам за последние дни или даже недели посторонние? Незнакомые люди? Кто-то, кого вы не ожидали бы увидеть поблизости от дома или усадьбы?
Она задумалась, затем покачала головой.
— Вам надо спросить у Джонни. У Джонни Гэббитаса, вот у кого. Он ходит по лесу, в доме почти не бывает.
— А сколько времени он здесь работает?
Ее ответ немного удивил Уэксфорда.
— Может быть, год. Не больше. Подождите-ка, думаю, что в мае будет как раз год.
— Если вы вспомните что-нибудь, что-то странное или необычное, вы ведь скажете нам об этом, не так ли?
К этому времени уже начинало смеркаться. Когда Уэксфорд обходил вокруг западного крыла, вспыхнули лампы, установленные в нише стены и включавшиеся от часов. Он остановился и обернулся на лес и выходившую из него дорогу. Прошлой ночью два человека наверняка добирались или этой дорогой, или проселочной, другого пути просто не было.