– Здравствуйте, – сказал папа и, когда Кирилл смог наконец ответить всем троим на приветствие, пояснил добродушно: – Вы уж нас извините. Мы, вообщето, народ тихий. Только с раскладкой у нас напряженно. Всегда из-за верхних полок шум поднимается.
– Ничего, – кивнул Кирилл и поднялся. – Вы располагайтесь, а я пока выйду в коридор.
– А мы с папой на верхней! А дядя с мамой на нижней! А мы с папой на верхней! Вот так вот! – раздался за его спиной торжествующий голос.
В коридоре Кирилл не выстоял и минуты. Перед самым отходом поезда в коридоре всегда трудно стоять, а тут еще какой-то тип в пижаме у соседнего окна заметил Кирилла и уставился на него так, что скоро Кирилл почувствовал себя не то бараном, не то новыми воротами и устремился по коридору к дальнему тамбуру, преодолевая встречный поток провожающих, рвущихся к выходу из вагона.
Добравшись до тамбура, он вздохнул с облегчением, достал сигарету, закурил.
«А ведь эту маленькую поганку тоже зовут Ленкой. Надо же!» – подумал Кирилл.
И все-таки она была права, в тот вечер, вернее, в ту ночь, когда Кирилл поступил в театральное. Женским своим чутьем она сразу же почувствовала, чем это грозит ей, Ленке, ее семье, ее детям, так и не родившимся. И тем ужаснее, наверно, было для нее это предчувствие, что она прекрасно понимала, что не в силах, да и не вправе, влиять на Кирилла, на то решение, которое он должен принять и вслед за которым ее собственная жизнь устремится навстречу ее мрачному предвидению, неминуемо и необратимо.
…«Великомученик» – так, почему-то в мужском роде, называла Ленку Зоя Николаевна.
А разве он, Кирилл, наслаждался жизнью? Разве не мучился он все эти годы? Это еще разобраться надо, кто из них больше «великомученик»…
Мучения для Кирилла начались с того самого момента, как он переступил порог училища. «Боже, что я наделал?! Я же здесь с ума сойду!» – с ужасом думал Кирилл уже через неделю.
Мучений было множество, и все они разом навалились на Кирилла, уродуя его жизнь, ломая устоявшиеся годами привычки и повергая его попеременно то в ярость, то в депрессию.
Мучение первое – изнуряющее безделье и бесцельное ожидание, составляющие основу актерского бытия. Актер всегда ждет, ждать обязан и, пожалуй, не ждать уж и не может, настолько это входит в привычку, со студенческой скамьи впитывается в плоть и в кровь.
В училище ты ждешь, когда начнется урок актерского мастерства. Общеобразовательные предметы кончаются, скажем, часа в два, а «мастерство» может быть назначено на пять, на семь, а то и на десять часов вечера, в зависимости от индивидуальных особенностей педагога, который, ко всему прочему, может опоздать на час, на два, а то и попросту отменить занятие, так как в большинстве своем преподаватели училища – люди чрезвычайно занятые, еще и в театре работают, еще и снимаются.
На уроке по мастерству ты ждешь, когда педагог посмотрит твой этюд; он может посмотреть его тут же, а может перенести на конец урока, на завтра, на послезавтра, на следующую неделю! И никто тебе никогда не скажет, когда тебя будут просматривать или прослушивать.
Еще ты ждешь партнеров, режиссера, ждешь репетиционного зала, причем лишь в редких случаях обретаешь их всех единовременно, к примеру: дождавшись партнеров, ты ждешь режиссера, дождавшись режиссера, ты ждешь, когда освободится помещение, а когда оно наконец освобождается, ты вдруг обнаруживаешь, что надо начинать ждать сначала, так как твои партнеры уже разбежались играть в других отрывках, а режиссер, чтобы не тратить даром на тебя время, ушел тратить его в другое место.
Но все эти школярские ожидания и торчания в коридорах, в пустых аудиториях, в курилках, в буфете и в сравнение не идут с тем воистину Великим Ожиданием и Великим Бездельем, которые вторгаются в твою жизнь и бесцеремонно подчиняют себе весь твой жизненный распорядок с того момента, как тебя – наконец-то! слава тебе, Господи! тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – начинают снимать в кино. Ибо что такое кино, кинопроизводство, как не олицетворение Ожидания, широчайший спектр бесчисленных и наиразнообразнейших ожиданий, начиная с ожидания хорошей роли в хорошем фильме (Абсолютное Ожидание) и кончая ожиданием замены нерадивого осветителя (Ожидание Относительное).
Как-то раз Кириллу попалась на глаза одна повесть, сочиненная актером и, понятно, об актерской же жизни, о том, дескать, что вся она расписана по минуточке: утром репетиция в театре, потом запись на радио, потом озвучивание на киностудии, потом съемка на телевидении и вечером – спектакль. Получается, что беспрерывно актер работает. Вроде бы точная картина и в тоже время совсем не точная. Ибо да, хватаешь такси, да, летишь на нем через весь город, то бранью, то мольбой подгоняя шофера, да, взмыленный вбегаешь на студию, но… тут начинается «модель поведения»: два часа слоняешься по коридору, а потом за пять минут озвучиваешь одно из двадцати своих «колец» и сразу же, постыдно опаздывая и постыдно же – по отношению к семейному бюджету – на такси, мчишься в другое место, чтобы и там сначала отождать и отторчать положенное, а потом успеть произнести одно слово или один раз кивнуть головой в камеру. Выходит, что по минуточке лишь суета твоя расписана.