Эстетическая задача авторов бестселлеров декларативно изложена в «Ключах счастья», где был точно определен адресат произведения и названы его литературные запросы:
«Тот, кто думает, будто рабочему и мастерице не нужна красота, тот совершенно не знает этого читателя. Дайте ему очерки из фабричной жизни, которая ему осточертела <…> быт деревень, который он знает лучше того, кто пишет <…> дайте ему погром или очерк каторги, — ничего этого он читать не станет. Ему скучно… И он прекрасно знает правило, что все роды искусства имеют право на существование, кроме скучного. Он романтик, этот читатель <…> И от литературы они ждут не фотографии, не правды… нашей маленькой, грязненькой, будничной правды… а как бы это сказать — прорыва в вечность… Литература должна быть не отражением жизни, а ее дополнением» (Кн. 6. Ч. 1. С. 198).
Таким образом, авторы бестселлеров создавали произведения, выполняющие компенсаторную функцию. Они вводили читателя в те сферы действительности, которые в реальности были ему недоступны, а также увлекали его в миры, созданные богатым и щедрым воображением романиста.
С эстетизирующей функцией была тесно связана и популяризаторская функция романов-бестселлеров. Еще с XIX в. беллетристика являлась своеобразным «проводником» всевозможных идей, передаваемых читателю в образной оболочке. Обязательными элементами бестселлеров были многочисленные «идейные» разговоры, в которых сообщались сведения из разных областей политики, науки и искусства. К. Чуковский точно определил роман «Ключи счастья» как «сочетание Рокамболя и Дарвина, Пинкертона и Маркса <…> А чтобы Пинкертон вышел еще интеллигентнее, в самом современном стиле (как в лучших домах: декадан-с! пожалуйте!)»11
В романе Каменского «Люди» были изложены некоторые аспекты философии Ницше. В «Гневе Диониса» тот же философский «набор»12 был дополнен разыгранной «в лицах» теорией о мужском и женском началах, заимствованной из труда О. Вейнингера «Пол и характер». Роман Арцыбашева был насыщен цитатами из Библии, книг «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, «Афоризмы и максимы» А. Шопенгауэра, произведений Ф. Достоевского, И. Тургенева, Л. Андреева, А. Чехова, М. Горького и др. В этом плане характерен эпизод из романа «Санин», в котором обыгран хрестоматийно известный афоризм Базарова: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта». У Арцыбашева доктор Новиков возражал офицеру Зарудину, предложившему Лиде Саниной сделать артистическую карьеру: «Хорошая мать или хороший врач в тысячу раз полезнее всякого поэта» (С. 16).
Типичным в бестселлерах было известное по методикам преподавания сочетание «повторения пройденного» (сведений, уже знакомых читателю хотя бы со школьной скамьи) и «нового материала» (популярного изложения злободневных проблем, модных теорий — всего того, что «сию минуту» обсуждалось в слоях политической, духовной, художественной и пр. элиты). Эту черту бестселлеров также подметила современная критика. Так, например, Я. Фридман писал о романе «Санин»:
«В этом, столь бедном событиями романе, мы то и дело встречаем собравшимися всех действующих лиц, точнее: говорящих лиц, горячо, с пеной у рта, спорящих о Боге, вере, христианстве, совести, идеализме, литературе, любви, рабочих, революции и т.п.»13.
Аналогичную картину критики видели и в романах популярных писательниц. Характеризуя творчество Вербицкой, И. Хейф отмечал, что «на всех ее произведениях <…> как будто застыла пестрая печать всего, что угодно. И, впрямь, чего тут нет? И о купечестве, и о третьем сословии, и о мещанстве, и о модернизме, и о минувшей войне, и о революции, и о животной любви, и о чистой любви. Господи! Сколько тем, сколько вопросов, а между тем ни одного художественно-живого воплощения, ни одного яркого волнующего образа»14.
Критики ругали бестселлеры за всеядность и поверхностность, однако присущая произведениям такого типа «ознакомительно-обучающая» функция также способствовала их широкой популярности.
Бестселлеры начала XX в. читали все — и те, кто безоговорочно восхищался их героями, и те, кто решительно отказывал этим книгам в праве именоваться литературой. Уже критики того времени, осознавая сложность, а подчас и полную неприменимость к подобным творениям привычных критериев эстетического и идейного анализа, пытались найти другие критерии их оценки. Основным среди них был социологический, исходящий из исследования потребителя такой литературы. Рецензенты искали ответы на вопросы: кто он, этот читатель; почему в данный момент он увлекся бестселлерами; какое место занимают такие произведения в литературном процессе?