Вначале Бетховену жилось в Вене трудно. Его первое жилище находилось в полуподвале. Юноша страдал от сырости и холода. Надо было думать о мебели, инструменте, взятом напрокат, о дровах, парикмахере, надо было приобрести сапоги, надо было позаботиться о том, чтобы выглядеть прилично, — иначе ни о какой карьере в Вене нечего было и думать, а денег было мало.
Появились и непредвиденные столичные расходы. Людвиг начал учиться танцам. Однако это искусство давалось Бетховену с трудом: несмотря на уроки у танцмейстера, гениальный музыкант никогда не научился хорошо танцевать. Он был весьма неуклюж и «прославился» тем, что в пылу разговора легко мог опрокинуть стакан, графин и все, что подвертывалось под руку. Учился Бетховен и верховой езде[51]. Его стала увлекать светская жизнь. Слегка опьяненный своими успехами пианиста, композитор на время приобрел элегантный вид.
Через два года после приезда в Вену материальное положение молодого музыканта улучшилось. С 1794 по 1796 год он гостит во дворце князя Лихновского, оказывавшего композитору большое внимание. Бетховен держался в доме Лихновских независимо, редко обедал с княжеской четой, не желая стеснять себя этикетом[52], и предпочитал трактир изысканной столовой мецената! Из чувства гордости композитор завел слугу (учитывающего странности своего барина и ловко его обирающего) и даже содержал собственную лошадь, подаренную ему одним из его почитателей, графом Броуном. Впрочем, Бетховен забывал о том, что лошади, как и всякому живому существу, нужно пропитание. Ловкий слуга пользовался этим и представлял хозяину неслыханные счета за корм животному, так что композитор в конце концов вынужден был подарить лошадь своему вороватому слуге.
Средства Бетховена складывались из подарков аристократов, в салонах которых он выступал, а позже и из авторских доходов. Ему удалось начать печатать свои произведения чуть ли не с первых шагов композиторской деятельности в Вене, что было тогда делом нелегким.
В первые годы пребывания в Вене доходы Бетховена пополнялись также открытыми концертными выступлениями и концертными поездками. Он охотно бывал в обществе, любил компанию, шутки, вино. Несомненно, что в эти годы у него было много мимолетных романов, которые он, однако, скрывал настолько умело, что даже буржуазные биографы, как известно, очень интересующиеся этим предметом, почти ничего не смогли установить определенного. К педагогической деятельности Бетховен относился с отвращением, но все же давал уроки. Знаменитый пианист обучал преимущественно молодых девушек-аристократок. Обычно они брали уроки музыки до выхода замуж, а затем почти забрасывали свои занятия. Но надо отметить, что среди венских женщин, в том числе и учениц Бетховена, были незаурядные, одаренные пианистки (Тереза Брунсвик, Доротея Эртман).
Личность гениального пианиста действовала на светское общество, особенно на женщин, гипнотически. Приземистый, некрасивый, вспыльчивый, Бетховен умел быть обаятельным собеседником и хорошим другом. Горячее стремление к дружбе, исключительная искренность и подлинная доброта уравновешивали в глазах окружающих многие недостатки его неистового, страстного характера. С глубоким уважением относясь к любви, к семейной жизни, всегда лелея мысль о настоящей, единственной женщине, он иногда соблазнялся случайными встречами, резко осуждая себя за них[53]. Уже в те годы он серьезно думал о браке, но попыток жениться (если не считать упомянутого уже предложения Магдалине Вильман) пока не делал. Его потребность в нежности удовлетворялась светскими увлечениями и дружбой.
Верный друг композитора, доктор Вегелер, двадцатидевятилетний ректор Боннского университета, осенью 1794 года бежал от французов в Вену, где вновь сблизился с Бетховеном. Этой дружбе мы обязаны ценными воспоминаниями об образе жизни молодого Бетховена. Происшедший по пустячному поводу кратковременный разрыв с Вегелером вызывает бурное раскаяние композитора. Бетховен пишет патетическое письмо оскорбленному другу: «В каком отвратительном свете ты показал мне самого себя! О, я признаю, я не заслуживаю больше твоей дружбы. Я не нарочно совершил этот злой поступок, это было моим непростительным легкомыслием». После трех страниц излияний он заявляет: «Однако довольно об этом, — я приду и брошусь тебе в объятия и буду просить возвращения потерянного друга» и т. д. Бетховен всегда пылко стремился к дружбе, связывая это чувство с идеальными представлениями о верности и человеческом благородстве. Его бурная натура не всегда оказывалась на высоте этих требований, но раскаяние бывало всегда чистосердечно.
52
Бетховен выражает недовольство строгим распорядком дня Лихновских. Ежедневный обед в четыре часа представляется ему невыносимым. «Я должен быть дома ежедневно в три часа, немного приодеться, позаботиться о бритье и т. д. Этого я не выдержу!» жаловался он Вегелеру.