Я видел, как они возвращались. Один тащил радиоприемник, другой — швейную машину, несколько человек были нагружены чемоданами и ящиками. Газеты сообщали о грабежах, но отнюдь не о тех, которые совершала солдатня!
Повстанцы сначала бежали от армейских самолетов, которые сбрасывали бомбы и ракеты, но потом научились их обстреливать, и многие вертолеты и транспортные самолеты возвращались с пробоинами в фюзеляже. Пришлось им летать выше. Скоро мы почувствовали, что повстанцы окружают Киквит. Бомбы падали все ближе, явственно слышался гул взрывов. Солдаты вели себя не как защитники осажденного города, а скорее как вражеские оккупационные войска. Вот, например, такой случай. Как-то утром наш повар пришел, дрожа от ярости.
— Что случилось? — спросил я.
— Господин, сегодня ночью к соседям ворвались солдаты и увели жену, а мужа, который пытался помешать, избили до потери сознания. Мы забаррикадировались, а то, может, и с нами случилось бы то же.
— А не приснилось ли тебе это?
— Господин! В Киквите такое случается чуть не каждый день!
— Я не верю.
И все же я поверил. В то же утро у себя в отделении я увидел соседа повара. Они сломали ему руку. Он не жаловался, ничего не говорил. Он молчал как могила. Спустя пару дней, еще с рукой в лубке, он исчез. Знали, что он пробился к повстанцам.
Взятие Идиофы и Нгунгу правительственными войсками было использовано для самой широкой пропагандистской кампании в печати. В Киквит прилетел американский истребитель с послом США в Леопольдвиле на борту. Прибыли высшие офицеры конголезской армии. Они полетели в Идиофу, чтобы лично удостовериться в победе. Им очень нужна была победа в Идиофе. Адула снова выпрашивал заем, но из Америки пришли ясные указания: сначала покончить с мятежниками, а потом просить доллары.
Фотографы снимали посла, офицеров, гарнизон Идиофы, солдат с широкими улыбками на лицах.
Два французских фотографа, которые также прибыли в Киквит, но снимали главным образом сожженные деревни и разбомбленные дома, были арестованы властями. У них конфисковали фотоаппараты с отснятой пленкой, а их самих выслали.
Как в Киквите, маниока вскоре стала в Леопольдвиле недоступно дорогой, и премьер-министр был вынужден бороться против ухудшения экономического положения. Адула не хотел уходить в отставку, как его коллега Лета в Киквите, и делал все возможное, чтобы угодить своим хозяевам. Уже давно советское посольство в Леопольдвиле стало для западных держав бельмом на глазу. Повстанческое движение было самым подходящим предлогом для его ликвидации. Однажды в леопольдвильском порту были арестованы два сотрудника советского консульства, возвращавшиеся с покупками из Браззавиля. Такие поездки разрешались членам дипломатического корпуса. Свободный проезд в Браззавиль был запрещен после того, как там образовалось революционное правительство. Мощные массовые демонстрации трудящихся под руководством профсоюзов прогнали серое преосвященство Юлу[24]. Новое правительство состояло из настроенных антиимпериалистически представителей молодой интеллигенции, отражавшей интересы трудящихся. Оно предоставило политическое убежище членам Комитета Национального совета освобождения, бежавшим из Леопольдвиля, что совсем не понравилось правительству в Леопольдвиле. Больше всего Адула боялся воздействия революционного примера Браззавиля.
Как только ничего не подозревавшие сотрудники советского консульства сошли с борта корабля, они были арестованы конголезскими чиновниками, обысканы и подвергнуты оскорблениям. Официально сообщалось, что у них нашли пропагандистский материал Национального совета освобождения, который Советы хотели распространить в Конго.
Сотрудников консульства заключили в тюрьму, пребывание советского посольства в Леопольдвиле объявили нежелательным, что, разумеется, ни в коей мере не изменило положения в Конго. Бои продолжались, в Киву и в Северной Катанге произошли первые стычки между подразделениями Сумиало и правительственными войсками. Уже шли бои за Альбертвиль.
Узел вокруг Киквита стягивался все туже. Киквитское городское управление отрядило четырех старейшин, представлявших четыре основные этнические группы области: бапенде, бамбала, баянзи и базере, для переговоров с повстанцами. На следующий день два парламентера были доставлены в больницу. Выздоровел из них один. Он рассказал, как было дело:
«Приблизившись к месту назначения, мы помахали белым флагом. Из чащи леса выскочили несколько воинов и закричали:
— Стой!
— Мы парламентеры, — сказали мы. — Из Киквита. Правительство хочет вести переговоры. Достаточно было пролито крови.
— Изменники, лгуны! — закричали нам в ответ. — Так же нас обманули в Нгунгу, а потом пришли солдаты и всех убили.
— Но мы же из Киквита! — сказал я.
— Тем хуже, — сказали они, — почему вы не покончите с вашим продажным правительством?
Тогда мы сказали, что мы ведь не правительство, а представители населения. Но они нам не поверили, закричали, что мы пришли от бельгийцев, и начали стрелять. Старый Мупенде потерял много крови, я тащил его на спине, хотя понимал, что состояние его совершенно безнадежно».
Вот как трудно было отличить друга от врага. Линия раздела прошла через африканское население.
Однажды утром по дороге в больницу я встретил с полсотни растерзанных, окровавленных, босых пленных в цепях из области Бумба. Солдаты гнали несчастных прикладами.
Мы остановились, чтобы пропустить их. Мой шофер-стиснул зубы.
— Повстанцы? — спросил я.
Он кивнул головой.
— Что с ними сделают?
— Их ведут в лагерь.
— А дальше?
Он пожал плечами.
Подавление восстания в Квилу затянулось до конца лета 1964 года. Конго вступило в новую фазу своего развития. До 1960 года на первом плане было требование политической независимости, теперь же, спустя три года, конголезцы научились различать независимость формальную и действительную. Национальная революция, которой руководил Лумумба, переросла в социальную. Люди поняли, что новые господа из числа их соотечественников превратились в прислужников неоколониалистов, которые теперь набросились на Конго. Народ понял, что свобода дается не волею бога и не милостью короля, что ее надо завоевать.
Неудача восстания в Квилу была обусловлена многими причинами. Несмотря на руководство Мулеле и членов молодежной организации, движению не хватало твердого руководства партии с четкой программой. Не хватало обученных политических и военных кадров. Связь с Национальным советом освобождения была очень слабой. А главное, не было оружия и военного опыта. Боевые группы партизанским действиям в джунглях предпочитали лобовые атаки, которые требовали много жертв и не могли противостоять превосходящей военной технике. К тому же вновь вспыхнула старая подозрительность между отдельными племенами. Некоторые вожди преследовали свои узкоэгоистические интересы, тормозили этим движение и вредили его единству. Всему надо учиться. В том числе и искусству революции. В Квилу она еще переживала младенческий возраст. Но конголезцы уже поняли, что замена одной формы эксплуатации другой не может быть целью их борьбы. Новая национальная буржуазия, из среды которой вышла большая часть ведущих политических деятелей, видела в повстанцах лишь крестьян, натравливаемых «коммунистами», членов партии Гизенги или честолюбивых вождей племен, которые хотели полновластно распоряжаться в провинциях, чтобы без помех их эксплуатировать. Национальная буржуазия не понимала, что происходит.
Это я заметил, когда в апреле министр внутренних дел прибыл в Киквит и между прочим осчастливил посещением наших раненых. Он снисходительно хвалил меня за то, что у нас умирают немногие раненые. Я принимал его комплименты как долг вежливости. У одной кровати он остановился и спросил меня:
— У этого сержанта пулевое ранение?
— Он ранен дробью, ваше превосходительство.
Я протянул ему три дробинки, извлеченные из раны. Министр посмотрел на них и сказал:
— Ну если мулелевцы думают выиграть войну с таким оружием, то мне их очень жаль.
24
Юлу, Фюльбер (р. в 1917 г.) — аббат, в 1959–1963 гг. президент Республики Конго со столицей в г. Браззавиле; его проимпериалисгическая политика вызвала возмущение народных масс, и в результате широкого революционного движения он был свергнут в августе 1963 г.