Бессчетное количество раз доводилось мне потом протискиваться к ним в комнату через этот лаз, и каждый раз я ощущала какое-то подобие страха. С одной стороны, я боялась встретиться там с притаившимися монстрами, а с другой — мечтала поскорее оказаться внутри.
Двадцать лет прошло с тех пор, но и сейчас я могу ощутить тот давний страх, как будто все это было вчера. Могу представить зияющую чернотой квадратную дыру на углу обветшавшего чайного домика и шелест бамбуковых листьев — прощальный привет от этого мира, который я слышала каждый раз, когда стояла перед этой дырой и, согнувшись в три погибели, собиралась залезть внутрь.
— Заходи! — донесся из домика голос Юноскэ. Наклонившись, я влезла в отверстие, затем поправила снятые туфли и медленно развернулась лицом к комнате.
Юноскэ, одетый в спортивную майку, сидел на полу, спиной к токонома[26]. Рядом с ним, прижавшись, примостилась Эма Такамия. Она смотрела на меня, поблескивая глазами, словно кошка, которая обнаружила нечто очень интересное. Позади них, прямо в токонома, стоял стереопроигрыватель и аккуратная стопка грампластинок. Из этого проигрывателя и звучала песня Мика Джаггера.
Я села, поджав ноги под себя, и сказала: «Здравствуйте».
— Можно без церемоний, — засмеялся Юноскэ, не выпуская изо рта ставшую короткой сигарету. — У нас тут не чайный домик, а обычная хибарка.
— Ага, хибарка с привидениями, — добавила Эма. — Но это даже интересно, правда? Я эту лачугу обожаю. Здесь как будто другой мир. Тебе тоже понравится, вот увидишь.
— Знакомить вас уже не нужно? — спросил Ватару, вынимая из сумки принесенное пиво и Колу. — Это Кёко Нома.
— Любимая девушка господина Ватару, — засмеялась Эма странным булькающим смехом. — Я еще тогда, при первой встрече в «Мубансо» подумала, что это как раз тот тип, который может ему понравиться. И не ошиблась! Приятно познакомиться, Кёко. Можно я буду тебя так называть? Я Эма Такамия. Зови меня просто Эма.
— Очень приятно, — ответила я. Как и во время нашей первой встречи, каштановые волосы Эмы были подстрижены «под Сесиль». На ней была желтая футболка в обтяжку и мини-юбка оливкового цвета. Ее грудь, не стесненная лифчиком, выпирала так сильно, что, казалось, футболка вот-вот лопнет. Под тканью торчали вверх два маленьких аккуратных сосочка. В некотором роде было странно, что такая большая грудь нависает над такой узкой талией и подтянутыми, почти мальчишескими бедрами. Но похоже, что Эма не обращала на свою грудь ровным счетом никакого внимания. Она резко вскочила, принесла из соседней комнаты открывашку и стакан, и шлепнулась на пол возле меня.
— Кёко, ты любишь Мика Джаггера? — спросила она, открывая бутылку с Колой.
— Люблю, — ответила я. Воздух вокруг меня наполнился запахом вспотевшего тела Эмы.
— Самый большой кайф — это сидеть здесь вот так, ничего не делая, и слушать голос Мика. Потому что эти двое, когда бы я ни пришла, гоняют только свою классику. Но это же скукота! А я просто фанатка Мика. Эту пластинку, кстати, тоже я принесла. Будешь Колу? Или, может, тебе лучше пива?
Я ответила, что выпью Колы, и взяла протянутый Эмой стакан.
Комната для чайной церемонии была величиной в четыре с половиной татами[27]. В соседней комнате было три татами. Видимо, эта комната когда-то была полностью переделана: в ней находилась мини-кухня, маленький туалет, а также встроенные книжные полки и вместительный стенной шкаф.
Посередине высокого потолка проходила балка, к которой наискосок были прибиты доски. В главной комнате, застеленной дешевым ковром пепельного цвета, стоял низенький письменный стол, но больше ничего, похожего на мебель, не было. На ковре и на письменном столе громоздилось огромное количество книг, которые, впрочем, были уложены таким образом, что не создавали ощущения беспорядка.
Оба окна в чайной комнате были закрыты частым бамбуковым переплетом. Разорванная в некоторых местах бумага на перегородках-сёдзи[28], пожелтевшая от табачной смолы, была заклеена фотографиями, вырезанными, судя по всему, из журнальных разворотов.
Я подошла к открытому окну и выглянула на улицу. В нескольких метрах от меня стояла калитка, сплетенная из бамбуковых стеблей. За ней вдалеке виднелось массивное здание главной усадьбы, выполненное в стиле «сукия-дзукури»[29]. Рядом с бамбуковой калиткой, которая за время сезона дождей впитала в себя столько влаги, что стала темно-коричневой, стоял каменный фонарь. Весь обросший мхом, этот фонарь выглядел неестественно большим и каким-то зловещим. На верхушку фонаря сел воробей. Затем он громко чирикнул и, мелко трепеща крыльями, улетел в сторону сада главной усадьбы.
26
Токонома — ниша в стене традиционной японской комнаты, которая украшается живописным или каллиграфическим свитком, цветочными композициями и т. д.
27
Татами — прямоугольный соломенный мат определенного размера, используемый для настилки полов; также мера площади, примерно равная полутора квадратным метрам.
28
Сёдзи — раздвижные перегородки, оклеенные бумагой, которые отделяют комнаты от внешней открытой галереи.
29
Сукия-дзукури — тип японской жилой архитектуры, за основу которого взята простота и изящество чайных павильонов.