Ватару, которого в полиции сочли сумасшедшим и вытолкали взашей, не имея возможности увидеться с Юноскэ, вернулся в «Сэнгэндо». На расспросы обеспокоенной Сэцуко он отвечал молчанием, а на следующий день, рано утром, ушел из дома. Неизвестно куда.
Сэцуко звонила мне каждый день. Наверное, я была для нее единственной надеждой. Она просила сразу же сообщать ей о любой весточке, которая придет от Ватару, пусть даже самой незначительной.
Нервное потрясение окончательно подорвало здоровье Сэцуко, обострив начавшуюся простуду, но, несмотря на это, она была такой мужественной, такой уравновешенной, какой я ее прежде не знала. Ни разу, говоря со мной по телефону, она не позволила себе плаксивых жалоб, ни разу я не слышала, чтобы ее голос дрожал от слез. Все, что она хотела от меня узнать, это истинную причину того, почему Ватару пытался выгородить своего друга, явившись с повинной как убийца, хотя он никого не убивал. Уж она-то точно не считала его сумасшедшим. Но я каждый раз повторяла, что ничего не знаю, и никаких догадок у меня на этот счет не имеется.
В ожидании звонка от Ватару я безвыходно сидела дома. Когда тетка отлучалась за покупками, оставляя меня дома одну, я даже в туалет не ходила, потому что боялась не услышать телефонную трель. Потом наступал вечер, тетка уходила из гостиной, а я так и оставалась там возле печки-котацу до самого утра. Не сводя глаз с телефонного аппарата, я дошла до того, что глубокой ночью у меня начинались видения, будто этот аппарат превратился в огромную черную птицу и шевелится. Но только голосом Ватару эта птица не говорила. Мне казалось, что я спятила. Наверное, это и впрямь было начало помешательства. Просто я этого не замечала.
Ватару позвонил поздно ночью, двадцать третьего декабря, за день до Рождественского сочельника. Тетка уже давно ушла спать, а я сидела возле котацу и слушала, как тикают стенные часы.
Когда прозвенел телефон, я тут же выскочила из-под котацу и впопыхах схватила трубку, не дожидаясь, пока закончится трель третьего звонка. В трубке раздался короткий гудок и послышался звук падающей монеты. Вслед за этим раздалось раскатистое шипение, похожее на пенный морской прибой.
— Алло? — сказала я. — Ватару-сан? Это ты?
Одна за одной провалились еще несколько монет. Звук падающих монеток перемежался глухими щелчками, как-будто связь ненадолго прерывалась. Голос Ватару прорезался лишь после трех-четырех монеток.
— Я не взял свою записную книжку, — начал он без всяких предисловий, — но мне достаточно того, что я помню твой номер телефона. Кёко. Давно не виделись. Как ты там?
— Ты где? — Мое сердце бешено колотилось. Не остановилось бы, испугалась я, и еще крепче сжала телефонную трубку.
— Я у моря, — сказал Ватару. Его голос звучал тихо, но твердо.
— У моря? У какого моря? Пожалуйста, скажи. Все так волнуются. И Сэцуко-сан…
— Мне до них нет никакого дела. Сейчас я хочу говорить только с тобой.
— Ты далеко? С автомата звонишь? Я слышу, как монетки падают.
— Я мелочи набрал, сколько смог. Но все равно долго говорить не получится. Если я все истрачу, то разменивать тут негде.
— Ватару-сан, — сказала я, всеми силами стараясь сдерживать предательскую хрипотцу от подкатывающих к горлу слез. — Как я волновалась…
Какое-то время мы молчали. В трубке снова послышался звук, напоминающий пенные волны.
— Я хотел рассказать кое-что, только тебе, — сказал Ватару. — Для этого и звоню.
— Я уже ничего не хочу знать, — рыдая, ответила я. Слезы полились ручьем, из носа стекало на верхнюю губу. С силой тряся головой, я старалась подобрать слова для того, что нельзя выразить словами.
— Дело в том, — продолжил Ватару, давая понять, что он не намерен реагировать ни на мой плач, ни на выкрики, — что убийство Эмы мы с Юноскэ задумали вместе.
Громко икнув, я прекратила плакать. Мне показалось, что в этот момент Ватару со вздохом горько усмехнулся.
— Только я никогда не относился к этой идее серьезно. Даже не думал, что это может произойти на самом деле. Просто пустая игра слов, игра мыслей… Но оказалось, что Юноскэ не играл. Я этого не понимал. Только в тот вечер, когда они с Эмой ушли из «Мубансо», у меня впервые появились смутные подозрения. Перед этим Юноскэ не говорил мне, что собирается куда-то пойти вместе с Эмой.