Встречу артистам оказали радушную. Разместившись, артисты полюбовались на чудо-хозяйство и приступили к репетициям. Под вечер купались в озере, но не там, в камышах за проволочной сеткой, где сотни уток ватным покровом скрыли от глаз озерную воду, а километрах в двух от озера на родниковых ключах, где обустроен прекрасный водоем со всеми удобствами и удовольствиями: раздевалки, ныряльные вышки, байдарки, ватерпольные мячи.
Поздно вечером в дальней бригаде, у кромки пшеничного моря на специально сколоченном помосте артисты дали концерт. А наутро кто-то Громовому шепнул: концерт что надо, мол, прямо подарок к празднику.
И как ни доказывал Красновидов, что им послезавтра надлежит быть в Кустанае, что по плану гастроли заканчиваются, — Громовой ни в какую! Созвонился с обкомом партии: острил, спорил, доказывал, кому-то что-то пообещал. И добился-таки своего! Пролонгировали гастроли еще на неделю.
Красновидов, раздосадованный, отправил срочную телеграмму Рогову:
«ЗАДЕРЖИВАЕМСЯ ПЕРЕНЕСИТЕ ГЕНЕРАЛЬНУЮ СВОИХ ЛЮДЕЙ НА НЕДЕЛЮ».
Микола Спиридонович самолично вручил артистам гостевые билеты на ипподром.
— Отдыхайте. Не гневайтесь на меня. Упущенное можно наверстать, а таких бегов нигде не увидите.
Гостей у Громового предостаточно. Отель «Приозерная» никогда не пустует. Сегодня особенно. Кто приехал? Разные. Синоптик из Москвы. Интересуется, как это у Громового метеостанция так точно прогнозирует погоду на локальном участке степного района. Передовик тракторист из Краснодарского края привез чертежи и макет распашного агрегата, предлагает внедрить его на больших целинных площадях. Спят в номерах, укачавшись в дороге, зарубежные господа из «Лайфа». Пусть спят — меньше наврут. Бельгийский коннозаводчик который уже день отирается на конюшне, присматривается к не известной еще нигде породе рысаков. Вторую неделю, как прописались, живут два кинохроникера. Снимают фильм. Во Дворце культуры обосновалась бригада артистов из Крутогорска, с утра до вечера репетируют, готовят к постановке новую пьесу. Пусть готовят. Лишь бы не спешили с отбытием.
У проходных ворот на ипподром пробка. В гостинице «Приозерная» пробка. Прибывшие из районов, соседних областей расположились в целинных палатках. Иностранные гости, непроворные, спесивые, но шибко аккуратные, нет чтобы заблаговременно позаботиться о ночлеге, прибыли прямо к звонку. Теперь не обессудьте, ночевать придется под открытым небом, в своих лимузинах.
Ничего. Они сюда не отдыхать, не гулять прикатили. Дельце у них. Бега этих господ мало волнуют. Что они, бегов не видали? Торги их волнуют. Пронюхали ведь, окаянные, аж на краю света пронюхали. Бизнес им примерещился, позолотить ручки захотелось коммерсантам на новой громовской породе. Скакуны, казахстанские скакуны. Вот и погнала их нелегкая в эту распроклятую степь, где и головы-то, оказалось, не приткнуть. Спи в лимузине, положа на баранку угоревшую от раскаленного солнца голову. Терпи. Хочешь скакуна Громового? Терпи. Не хнычь. Будет час — поторгуешься.
Заиграли фанфары сигнал «внимание», взвились над ипподромом сотни разноцветных воздушных шаров, грянула из репродукторов озорная, дразнящая мелодия галопа. Трибуны оживились. Кого-кого тут нет. И званые и незваные, весь совхозный люд «Полтавского», дети, старожилы-казахи в ярчайших праздничных халатах норовят усесться поближе, чтобы громче «болеть». Гул. Гомон. Хохот. Держат пари, складываются. Какой-то мужик прихватил с собой сторожевую трещотку, трещит — накручивает. Нафабренные пестроклетчатые иностранцы — коннозаводчики, наездники, торгаши — ошарашенно озираются по сторонам.
Стих галоп, скрылись в поднебесье воздушные шарики. Ржанье коней доносилось да непонятные простому зрителю команды. Короткие, упругие, незлобные.
Тихо, настороженно — что-то будет? — ждали.
Три раза ударили в колокол. Хлопнул выстрел. В небо взметнулась ракета; красное светящееся пятнышко, описав над ипподромом дугу, растаяло, не долетев до земли.
Слева от трибун показался наездник. Белая в серое яблоко кобыла, покрытая малиновой попоной, сдерживаемая волевой рукой наездника, гордо вскинув голову, по-цирковому украшенную розовым плюмажем, чинно, с достоинством первой лошади, получившей право открыть парад, прогарцевала к замершей в торжественном предожидании чего-то очень интересного трибуне.
Именинником восседал на красавице Пантикопее одетый в желтую атласную рубаху с широко открытым воротом, в малиновых галифе, мягкой кожи сапогах и трехцветной жокейской шапочке Микола Спиридонович Громовой. Догарцевав до середины трибуны, Пантикопея остановилась, повернувшись к зрителям. Громовому принесли мегафон, он поднес его ко рту: