Мороз жгучий.
На пристани грузовики. Идет загрузка. Начальник экспедиции, сухощавый, сердитый и, по всему видно, измученный до предела всякими нехватками и неполадками, небрежно пожал Борисоглебскому руку, окинул взглядом притихших за его спиной ребят. Почему-то улыбнулся и указал рукой:
— В первый балок. С комсоставом. — Еще раз улыбнулся: — Драть вас некому перед гибелью.
— Сспасибо тебе за доброе слово, Иван. — Борисоглебский ужалил Ивана взглядом. — Погибать будем вместе. Согласен?
— Лады. — И пошел, распахнув полы тулупа, к пристани.
Валил снег, подул ветер, заголосил, засвистел и поднял метель. Неоглядная даль Иртыша затуманилась, и скрылась из виду пристань.
Студийцы, держась поближе к Борисоглебскому, потащились в первый балок. Федор Илларионович, с силой вонзая в снег свою суковатую трость, шагал твердо, с каким-то азартом, уверенно передвигаясь на искусственных ногах. Это придавало уверенности и остальным.
— Мне Ссибирь мила, — перекрикивал он ветер, — своим озорством. Все время кто кого.
Ветер хлестал, валил с ног, бил в спину. Неожиданно завлит обернулся.
— Ребята, — голос стал отечески мягким, — еще не поздно… Кто одумался, говори сейчас.
Вьюга мела, ветром глушило его слова.
— Риск — не всегда благородное дело. Здесь рисковать глупо. Ну? Одумались?
— А вы? — спокойно спросил Александр Бушуев, закрыв лицо варежкой.
— Я пятнадцать лет из тайги не вылезал, мне ее капризы в масть.
— Мы тоже не с Кавказа.
Павел Шилин поддакнул.
— Как женщины? Не кокетничайте! — строго вопрошал Борисоглебский.
Одна, постарше, отмахнулась, с обидой бросила:
— Когда вам невмоготу станет, поможем.
— Я ведь к тому… — он почувствовал себя виноватым, — что актеры вы. Небывалое дело. Голоса, психика. Не той порроды, черрт бы меня побрал.
— Той, той, — опять спокойно и очень веско сказал Бушуев. — Нам играть этих людей и жизнь с них лепить.
Борисоглебский, как саблей, взмахнул тростью:
— Тогда по коням!
В балке теснота. Мешки один на одном до самого потолка. Дымила печка, тепла мало.
Последним залез в балок начальник экспедиции, и караван тронулся. По Иртышу разнесся запах гари, рев тракторов смешался с раскатами ветра, с хрустом тяжелых, грубых саней на снегу.
Долог их путь, трудна дорога. По нефть, по газ поехали — не по грибы.
Борисоглебскому эта трасса знакома. Все Прииртышье и Приобье исходил-изъездил. Помнит, где размещались первые буровые кусты, балки лесников, с которыми он — по имени.
У каждого из шести своя задача. Художник сделает эскизы, зарисовки, портреты буровиков, геологов, трактористов. Бушуев — магнитофонная запись. Девчата — быт: как живут, где едят, что варят, чем развлекаются, как лечат больных. Все записывать: кратко, точно. До мелочей. Студиец Павел Шилин с фотоаппаратом. Каждый кадр — снял и запиши с подробностями: где? кто? что?
Работу по созданию пьесы-сценария Борисоглебский и Красновидов разделили так: образно-художественная сторона Борисоглебскому, сюжетно-конфликтная — Красновидову. Роли пишутся с конкретным прицелом на актера-исполнителя. Экспедиционный материал и все наработанное Красновидовым обсуждается и обрабатывается совместно с участниками спектакля.
Шел караван по Иртышу, по твердому льду-дороге шел медленно, осторожно. А перед ним сплошная снежная завеса, и яркие фары тракторов не в силах просверлить ее своими лучами.
Лежнев вышел с «Оленьими тропами» репетировать на сцене. Пьеса, созданная но повести Борисоглебского, предвещала много интересного и неожиданного: герои-добытчики увидят себя на сцене. Ответственно. И таится в этом пугающая театр опасность: ну, как добытчики себя не узнают? Ну, как мешанина красок, холста, прожекторов, декораций и бутафории обнаружит липу, театр с дурной стороны, где стараются подчеркнуть, приукрасить. Лежнев об этом думал. Знал старик, что в мире театра все необыкновенней, жест, слово, цвет приобретают иное значение, усиливают восприятие и порой уводят от достоверности.
Лежневу нельзя ронять марку. Дело даже не в личном соревновании с Красновидовым. Театру надо идти сейчас только по восходящей. Лежнев уверенности не терял, но за успех своего спектакля тревожился всерьез. Изобретательный, умелый, тонкий мастер, он задумал зрелище, как говорят, на вынос, но без внешних эффектов. Страсти и конфликты взрывал, доводя их до обнаженности и зрелищно-ясной простоты. С другой стороны — не заземлял спектакля, не засорял бытовизмами, мужицкой правденкой, говорком провинциальных работяг. Убрать «дрова» со сцены, решал Лежнев, не загромождать ее намалеванными кедрами, пихтами, не городить нефтяных вышек. Только смех вызовет. Люди! Их души, страсти, поступки.