— Я не понимаю.
— Место, где бы вы могли прожить эти две недели в тайне от всех. Конспиративная квартира.
— И в тайне от всех изучать объект? — попыталась догадаться она.
— А зачем вам его изучать? Вам одинаково не жалко каждого из русских. Как вы вслед за немцами нас зовете? Русские свиньи? Какая разница: эта ли свинья, другая…
— Значит, сидеть в своей тюрьме и ждать.
— Да, — согласился Альберт. Добавил только: — И изредка в условленное время звонить мне по телефону.
— Альберт, вы очень немолодой человек, — вдруг сказала она. — И занимаетесь такими делами. Не страшно перед Богом?
Альберт ухмыльнулся невесело и ответил:
— Бога нет. — И сам быстро спросил: — Наш договор вступает силу?
— Да.
Вынув из внутреннего кармана легкой куртки тяжелый конверт, он передал его Эве. Она небрежно швырнула конверт в вязаную сумочку. Помолчали.
— Помимо денег, там два мобильника и два телефонных номера — основной и резервный, — сообщил Альберт. — А теперь познакомьте меня с вашим спутником.
— Это входит в условие нашего договора?
— Вообще-то нет.
— Тогда и я говорю: нет.
— Почему?
— Знаете, как переводится слово «снайпер»? По смыслу так: «стреляющий из укрытия». Он — мое укрытие.
— Не укрытие, — пробормотал он, — а накрытие. Покрытие…
Она поняла, что Альберт сказал непристойное.
— Мы кончили разговор? Тогда я пойду. До свидания.
— Привет спутнику! — крикнул он вслед. Пройдя несколько шагов, Эва остановилась, обернулась, понюхала букет и швырнула его в урну, грубо покрашенную серебрянкой.
Глава 6
В аэропорту Ксению встречали Люба и ее неприспособленный к жизни супруг Глеб, который все-таки обладал одним бытовым достоинством — бойко водил новенькую «фелицию» — свадебный подарок любимых родителей. Почти все время ехали в молчании: разговорить Ксению не было никакой возможности. Через полтора часа они были в дачном поселке, где обитали самые близкие и любимые Ксенией люди — пожилая, чтобы не говорить «старая», чета Смирновых-Болошевых. Молодые супруги, сдав молчаливую девицу с рук на руки, умчались по своим делам в Москву.
…Хорошо было на даче у Смирновых-Болошевых. На широкой скамье, в плетеных ивовых креслах-качалках, на зеленой ухоженной траве в тени вольно растущих кленов и лип. Хорошо вообще. Но не Ксении в частности. Она очень старалась, чтобы слезы не появились на глазах, но потом-таки захлюпала. Отставной милицейский полковник Александр Иванович Смирнов, горестно сострадая, наблюдал за Ксениными манипуляциями с носовым платком. Понаблюдал и попытался взбодрить девочку:
— Ты, естественно, почувствовала себя виноватой до конца жизни и безмерно обязанной Аркадию, Диме и Валерию за то, что они спасли тебя от испанского узилища. Так ведь?
— Да, — призналась Ксения.
— Ну а дальше что? — впроброс и без азарта поинтересовался еще один отставной полковник милиции. Вернее, поинтересовалась. Полковник Лидия Сергеевна Смирнова-Болошева. Она, полуприкрыв глаза, легко качалась в кресле.
— А дальше Валерий и я вылетели на маленьком самолете и через два часа были в Цюрихе. У Валерия, как я думаю, все там было подготовлено, до вечера мы успели сделать, что велел дед. К ночи мы возвратились в Барселону, откуда Дима отвез меня в Матаро.
— Как же ты эти три дня жила, девочка? — ужаснулся Смирнов.
— Не знаю. И не особо помню, — призналась Ксения. — Все эти дни я лежала в номере одна. Я хотела вызвать вас, я хотела сдаться властям, а иногда хотела умереть. Но ничего не делала, потому что не могла. Просто лежала.
— Ты дура, Ксюша, — продолжая раскачиваться, уверенно констатировала Лидия Сергеевна с веселой участливой улыбкой на ласковом лице.
— Да, — с готовностью согласилась Ксения.
— Она еще маленькая, Лида, — мягко возразил Смирнов.
— Пора бы и поумнеть. Да и за три года, что живешь с нами, кое-чему могла бы научиться. А тебе только Жоркины уроки впрок пошли: беглеца по пятке бить, подсечки делать… — Лидия Сергеевна была добродушно-насмешлива. — И перестань нюни распускать, надоело.
— Я человека убила, — с неосознанной трагической гордостью произнесла Ксения.
— Да никого ты не убила! — как от чего-то сильно надоевшего отмахнулся Смирнов. — Тебя, юную идиотку, развели элементарной залепухой. Как в свое время говорили мои клиенты, взяли смехача на характер.
— Дурой называть ее нельзя, а идиоткой можно, — уличила мужа Лидия Сергеевна.
— Именно так, — подтвердил Смирнов. — Дура — это навсегда, а идиотка — временно. Каждый может в определенных обстоятельствах стать идиотом на время. Время это прошло, и наша Ксюша — уже, разумеется, сообразительная и, с определенным допуском, умная гражданка.