Вечер прошел невесело: мама так и не вышла из своей комнаты. Жаль, а ведь день так хорошо начинался. Я собрал с пола полотенца и подумал: ну и пусть мама больше не разрешит приглашать в гости девчонок, мне ведь на будущий год папа обещал устроить настоящий праздник. Потом я пошел спать, потому что делать все равно было нечего. Когда я закрыл глаза, две пышные розовые пачки закружились передо мной как волчки. Под подушкой я нащупал что-то твердое и вспомнил, что спрятал туда поздравительную открытку, которую подарили мне в классе. Я зажег лампочку у изголовья и раскрыл ее. Опять долго любовался на Сандринино красивое «С» с улиточками. Но на этот раз мне стало любопытно взглянуть и на подпись Виолены: буква «О» в ее имени была нарисована в виде сердечка.
Свиная шкурка
Я подошла к колбасному отделу и хотела было взять ломтиков десять венгерской салями, но тут мужчина, который уже стоял у прилавка, поднял палец, подзывая продавщицу:
— Мне полфунта ветчины, только нарежьте потоньше, пожалуйста.
Ему было на вид лет сорок. В черном плаще, в очках. На вид скорее страшненький, ни обаяния тебе, ни рожи ни кожи. Продавщица наклонилась, чтобы взять кусок итальянского окорока — темно-красного, почти фиолетового мяса; сквозь стекло витрины я уловила мелькнувшие в ее взгляде горечь и раздражение, словно тяжкий вздох, только слетевший не с губ, а с глаз. Наверно, у нее выдался не самый удачный день. «Бедняжка», — вдруг пожалела я ее. Вообще-то вот уже вторую неделю я была не расположена сочувствовать ровесницам. В автобусе или в метро, встречая девушку моего возраста, я нарочно старалась ее толкнуть, наступить на ногу, дернуть за волосы. В школьном буфете на прошлой неделе даже опрокинула горячий кофе на одну такую, стоявшую за мной в очереди.
— Прошу вас, мадемуазель, срежьте, пожалуйста, с ветчины шкурку, прежде чем нарезать на ломтики, — сказал мужчина.
Продавщица насупилась; теперь на ее лице отчетливо читались нетерпение и досада. Она вздохнула — так, что было слышно, положила окорок на разделочную доску рядом с ломтерезкой и, вооружившись длинным ножом, принялась срезать шкурку. Наверно, это было нелегко, я видела, как напряглись мускулы на ее руках. Один раз она чуть не порезалась, потому что жирный окорок выскользнул из пальцев и лезвие ножа полоснуло по ним. «Ой!» — подумала я. К счастью, она только сломала ноготь. Мало-помалу на доске выросла горка сала с бежевой корочкой; мужчина смотрел на нее с довольным видом, нервно поигрывая связкой ключей.
Наконец, взглянув на окорок и решив, что сойдет, продавщица ножом сдвинула обрезки шкурки в сторону, и на краю разделочной доски образовалась кучка чистого сала. Она на секунду задержала на ней взгляд и удовлетворенно кивнула. Мужчина снова забренчал ключами, и она покосилась на него, словно это звяканье ее раздражало. Потом взяла окорок и стала его резать. Мужчина не спускал с нее глаз, а зрение у него, видно, было орлиное, потому что он и тут не замедлил сделать ей замечание: