— Ваше величество, куда же нам дальше ехать?
Откуда было знать королю: куда? Но что-то же отвечать требовалось.
— Надо послать кого-то в Белики к генералу Функу, а с ним решить.
В Белики послать было некого, да и генерал Функ занимал не столь высокое положение, чтобы с ним ещё советоваться, куда бежать. Наверняка Функ, узнав о Полтавской конфузии, сам удирает куда глаза глядят.
Общее направление бегства было одно — вдоль Ворсклы на юг к Днепру. В бегущей деморализованной толпе слухи рождались самые невероятные: «Русские всей армией гонятся следом, будут всех рубить. Так приказал царь».
И бег убыстрялся, конные убегали вперёд, пешие выбивались из сил, отставали. Быстрее бежала королевская коляска, скрипя и подпрыгивая на ухабах и колдобинах. Наконец и она не выдержала гонки, на одной из ям задняя ось хрястнула. Кузов просел до земли, и колеса упёрлись в бока его. Лошадей выпрягли, короля взгромоздили на одну из них. Поехали дальше. Но загнанная лошадь вскоре пала под ним. Нашли другую, тоже замученную.
Через сутки такой скачки король категорически потребовал привала. Рана у него открылась, требовалась перевязка.
Остановились на ночь в Кобеляках, перевязали рану, хотели уснуть хоть немного, но среди ночи поднялся шум: «Русские, русские на подходе».
Разбудили только что уснувшего короля.
— Что делать, ваше величество?
— Что хотите, — отвечал измученный Карл.
Его посадили на лошадь, помчались дальше на юг, в темноту июньской ночи.
Рано утром 30 июня примчались в Переволочну. Что делать? Уцелевшие генералы собрались возле короля: Гилленкрок, Левенгаупт, Крейц, Дуглас.
— Надо уходить через Ворсклу, — сказал Крейц. — Русские уничтожили все средства переправы, и через Днепр нам не переправиться.
— Да, конечно, — устало согласился Левенгаупт.
— За Ворсклой земля татарского хана, нашего союзника.
Король, которому в это время перевязывали ногу, фыркнул презрительно: знаем, мол, этого союзника.
— А мне кажется, — сказал генерал-адъютант Дуглас, — мы прежде должны позаботиться о безопасности его величества.
Все согласились: надо, хотя каждый понимал, что Дуглас заботится не только о короле. Ведь и он как адъютант, конечно, последует за монархом.
— Да, — сказал Гилленкрок. — Мне кое-как удалось найти две лодки, на которых мы сможем переправить короля, его охрану и починенную коляску. Была ещё одна лодка, но её захватил Мазепа.
— Но я же не могу бросить армию, — возразил Карл. — Неужели мы не в силах оказать ещё сопротивление?
— Но, ваше величество, у нас нет ни одной пушки. Чем же нам драться?
— Как только я сяду на коня и враг вознамерится нас атаковать, мои солдаты, увидя меня, забудут о происшедшем несчастье. Они ринутся с той же храбростью, которую постоянно выказывали при виде меня. Они одержат победу.
Все генералы понимали, что король уже не сядет ни на какого коня, но не смели перебивать его, пусть тешится хоть этим. Гилленкрок шепнул Левенгаупту:
— Надо немедленно уговорить его уехать. Когда явятся русские — будет поздно.
— Ваше величество, — заговорил Левенгаупт. — Мы понимаем, вас сковывает рана. Не будь её, разумеется, лучшего предводителя было бы не сыскать. Но позвольте нам, здоровым людям, исполнить свой солдатский долг, задержать врага на этом рубеже. Вы же как король должны сохранить себя. Переправившись через Днепр, вы окажетесь на землях дружественной вам Турции. И, возможно, султан, узнав о вашем несчастье, предложит вам войско.
— Да, да, да, — вдруг ухватился за эту мысль король. — Ты прав, Адам. Я поеду к султану, он даст мне войско, и я, вернувшись, разгромлю царя. А ныне я передаю командование тебе.
Подогнали две большие лодки. На одну вкатили коляску, на другую прошли гребцами несколько драгун.
Король, опираясь на генерал-адъютанта Дугласа, с тоской окинул взглядом окрестности, заполненные остатками армии, сказал генералам:
— Поверьте, господа, у меня словно душа с телом прощается. Позвольте мне обнять вас, мои верные солдаты.
Когда он обнимал и целовал Левенгаупта, тот спросил негромко:
— А что мне делать, если русские окружат нас во множестве?
— Собери военный совет, Адам, и как будет решено, так и поступай.
Карл расцеловался со всеми генералами и, поддерживаемый Дугласом и Гилленкроком, пошёл в лодку. С ним сел и Понятовский — представитель польского короля.