ГЛАВА XVI
В Москве меня никто не встретил. Я долго выглядывал Веру, успел получить вещи, стащить их в одно место. Я понимал, что волнуюсь, и боялся, что волнение мешает мне быть внимательным. А Вера на самом деле здесь, я ее просто проглядел. Однако очень скоро я осознал свое заблуждение, хотя по-прежнему думал о Вере, мысленно представлял, чем она занимается сейчас, и продолжал оглядываться, надеясь, на какую-то невероятную случайность. Напрасно. Сказалась разница во времени. Те полтора суток, которые отделяли меня от свадьбы, сократились еще на целый час.
Домой я не поехал, а попросил водителя подождать у подъезда Вериного дома.
— Теперь уже ничего нельзя изменить, — говорил я себе, — и откладывать знакомство с родителями куда-то на потом вряд ли возможно. Самолет летел двое суток. Она же не может разорваться, свадьбу надо готовить. После всего случившегося я не вправе осуждать ее. Сейчас вот войду, и первое, что скажу: «Во всем виноват я». А потом… Иметь в запасе всего одну фразу — это несерьезно.
Захлопнулась дверь лифта. Оказавшись на лестничной площадке, я прислушался. Номера квартир были неразличимы. Коридор освещался лишь половиной ламп. Мне захотелось по голосам, доносящимся из-за разных дверей, угадать, за какой именно ее квартира. Я так и шел, останавливаясь перед каждой дверью, удерживая себя от соблазна взглянуть на номер квартиры, прислушивался, оглядывал дверь, замок, ощупывал разномастные никелированные ручки, трогал ногой запыленные резиновые коврики у порога. Каждая из дверей могла и должна была сохранить ее приметы. Но я не узнавал их, не чувствовал. А может быть, мешал полумрак. Сюда я никогда раньше не поднимался, мы прощались метров за пятьдесят от дома. И сейчас здесь, в темноте, я мысленно пытался угадать, окна какой из квартир выходят на тот, наш с ней, переулок. Я угадал, почти угадал. Мне понимающе улыбнулись и указали на соседнюю квартиру. Человек, открывший дверь, пристально и недоуменно разглядывал меня. Он был одет в офицерские брюки, порядком сносившиеся, грубой вязки свитер. Видимо, он что-то мастерил до этого. Я заметил, что в руках у него паяльник, и он так и стоит передо мной, машинально обдувая похожую на фольгу пластинку олова.
— Вам, собственно, кого? — спросил мужчина и поверх массивных очков посмотрел на меня. У него был покатый лоб с далеко отступившими волосами. Он был похож на человека, приготовившегося бодаться.
— Если не ошибаюсь, Федор Евгеньевич?
— Он. А вы, собственно, кто?
— Я? — Вопрос показался мне смешным, и я засмеялся, но как-то неуверенно, нервно. — Я Строков, Игорь Витальевич Строков.
— Очень приятно, Игорь Витальевич. Мы вас слушаем.
Выражение «мы» мне тоже показалось смешным. Он стоял передо мной один, но почему-то сказал «мы».
— Собственно, я к Вере.
Федор Евгеньевич поправил очки и посмотрел на меня сквозь стекла очков.
— Вы хотите сказать, что вас интересует наша дочь, Вера Федоровна?
— Именно так. Интересует.
— А вы кто такой?
— Я же вам сказал — Строков.
Отец Веры кивнул головой.
— Игорь Витальевич, вы меня не поняли. Почему вас интересует наша дочь?
— Я ее давнишний знакомый.
— Знакомый?! Хм. Давнишний… — Когда он повторял слова, слегка таращил глаза.
— Мария! — крикнул Федор Евгеньевич, не поворачиваясь. Из кухни выглянула жена. — Вот, давнишний знакомый Веры. Ты его знаешь? — Женщина меня видела первый раз, пожала плечами:
— А черт их разберет, этих молодых мужиков. Я их и вижу-то со спины. Тот тоже вроде высокий. Не знаю.
— А это что у вас? — Федор Евгеньевич ткнул пальцем в сверток.
— Это? Ну, как бы вам сказать, это свадебный подарок.
Отец Веры снова посмотрел на меня поверх очков, проверяя серьезность моих слов.
— Кому?
— Вере Федоровне.
— От кого?
— От меня.
— Очень хорошо. Оставьте.
— То есть как оставить?
— Очень просто. Положите здесь. Я передам.
— Никак это невозможно. — Я потупился, чувствуя неловкость за некстати покрасневшие щеки. Меня смутил этот нагловатый допрос. — Это мой подарок, и передать его я должен сам.
— А что там?
— Где?
— Ну, в подарке, — Федор Евгеньевич постучал паяльником по шпагату.
— В свертке, вы хотите сказать? Там песец. Голубой песец.
— Ой… — Федор Евгеньевич сделал шаг назад. — По нынешним временам — большая ценность. Вы зря ее так носите. Сядете в такси и оставите.