Сначала они заняли заброшенный класс, но после того, как Малфоя стошнило два раза подряд, он заявил, что эксперименты стоит продолжить «в более оборудованном для рефлекторных биологических реакций месте».
В итоге по предложению, опять же, Малфоя они перебрались в квиддичные раздевалки. Это было очень неожиданным местом, но, действительно, в зимний период не используемым ни по назначению, ни для свиданий.
Первую неделю Малфой стоял, как скала, мужественно перенося ежедневные многочасовые издевательства над собственным организмом, и даже подавал идеи. Гермиона подозревала, что его греет мысль о том, что метку все же возможно вывести. Но в начале второй недели, когда все «стандартные способы определения» были опробованы, и они приступили к «редко используемым», у блондина начали сдавать нервы. Это сразу же отразилось на его внешности, выделив синевой круги под глазами. А ещё у него начали дрожать руки. Периодически они дрожали так сильно, что он не мог удержать кружку с восстанавливающим отваром, который Гермиона вливала в него по утрам.
Она ждала скандала и обвинений, но Малфой ничего не говорил. Выл от боли, но в компетентности Гермионы не усомнился ни разу.
Панси, со своей стороны, тоже подливала масла в агонию Малфоя, скандалы теперь вспыхивали везде, где им повезло встретиться. Блондин не срывался и на неё, казалось, ему вообще все равно, орут на него или поют дифирамбы. Гермиона каждый раз поражалась неожиданно проявившейся кроткости его нрава.
Переломный момент наступил в конце второй недели, когда Малфой потерял сознание и не приходил в себя почти десять минут. При том, что все жизненные показатели были в норме. Гермиона тогда очень испугалась и поступила так, что до сих пор ей было стыдно и перед Малфоем, и перед собой: она разревелась. Сидела на коленях рядом с привязанным ремнями к лавке блондином и рыдала навзрыд. Так, что не услышала, как Малфой пришёл в себя, и даже не сразу осознала, что он расстегнул заклинанием ремни и обнял её. А когда вкрадчивый голос произнёс «плакать при постороннем мужчине неприлично, Грейнджер», разревелась ещё сильнее, но уже от облегчения. С того дня блондин отходил от последствий экспериментов исключительно положив голову ей на колени. И в этом его действии невозможно было найти ни намека на романтику или какую бы то ни было заинтересованность. Просто ему было так легче, а Гермиону чуть меньше мучила совесть.
— Давай попробуем Carminis fortia Romanum? — предложил Малфой, вырывая Гермиону из невеселых размышлений.
Его бил озноб, но решительность во взгляде не позволила Гермионе отступиться. Она кивнула. Наблюдая, как Малфой безропотно укладывается на лавку и магией заставляет ремни себя обездвижить, Гермиона содрогнулась. С каждым разом он становился все мрачнее, и, кажется, внутренне таял вместе с их общей надеждой, а она ничего не могла придумать. Достав конспект, Гермиона встала рядом с лавкой и направила палочку на левое предплечье блондина.
Заклинание было длинным. Где-то в середине Малфой напрягся всем телом, к третьей четверти текста застонал, а к концу — орал, срывая голос. Метка на руке стала красной и пульсировала. Но зато над ней поднялась долгожданная призрачная вязь из символов, римских цифр и линий. Гермиона переписала их настолько быстро, насколько смогла, и сняла заклинание. Малфой выдохнул и открыл глаза.
— Есть что-нибудь? — шепотом спросил он, пытаясь отдышаться.
— Кое-что… — Гермиона расстегивала ремни руками и обдумывала полученную информацию.
Пытаясь понять, что она упускает, и очень надеясь, что Малфой из-за собственного тремора не заметит, что руки у неё дрожат.
— У меня тоже, — Малфой поднял руку и потряс ей.
— В смысле?
— Я был заперт в собственном мертвом теле и чувствовал, как оно истлевает. Сначала кожа, потом мышцы…
— Фараонская пытка?
— А ты начитанная особа, Грейнджер, — усмехнулся Малфой. — Правда, было одно отличие, при Фараонской пытке жертва принимает иллюзию за реальность, я же, несмотря на боль, прекрасно осознавал, что все не по-настоящему. Полагаю, что все предыдущие разы я испытывал то же самое, но мозг отказывался запоминать этот ужас. А у тебя что?
— Заклинание сработало! Но я… — Гермиона тяжело осела на пол и подтянула к себе колени. — Если я правильно расшифровала магические сигнатуры… Мы не сможем её убрать.
— Покажи, — Малфой сел, спустив ноги по обе стороны лавочки.
Гермиона кивнула на свою тетрадь. Пока блондин изучал рисунок, она просто сидела рядом.
— Допустим, — наконец, произнёс он. — Рисунок показывает Протеевы чары в первом ряду. Второй ряд — это оммаж, то есть согласие с моей стороны. Третий — это защитный механизм и структура клейма, но четвертый — это что-то совершенно несуразное.
— Он несуразный только по горизонтали, читай сверху вниз.
Малфой снова углубился в изучение.
— Исходя из вертикальных рядов, метка не исчезает потому, что я — это я? Ты это хочешь сказать?
— Я даже думаю, что он не смог бы её нанести, если бы ты не был изначально предрасположен к её принятию.
— Тоже мне открытие, — фыркнул Малфой, возвращая тетрадь.
— Зато теперь можно с уверенностью сказать, что метка — это магическое клеймо шестого типа.
— Пятого. Согласие и предрасположенность к ношению знака — это пятый тип.
— Пятый тип не сопротивляется расшифровке. Пятый тип можно снять.
— Ладно, пусть шестой. Но его тоже можно снять.
— Разрушив символы четвёртого ряда! — Гермиона вскочила. — Чтобы её снять тебе придётся… Да я даже не знаю, что для этого нужно сделать!
— Вот тут ты ошибаешься, — Малфой встал и трансфигурировал лавочку обратно.
Лавка стала ниже и уже, ремни исчезли, и Гермиона внезапно поняла, что исследование завершено. Информация получена. Теперь осталось сесть и, пользуясь всеми этими сведениями, написать работу. Стоило бы обрадоваться, но радость почему-то не приходила. В глубине души она тоже надеялась, что метку можно стереть.
— Чтобы снять клеймо шестого уровня, — непринужденно продолжил блондин. — Нужно прямо в тело клейма нанести другое, с противоположным значением одному из символов четвёртого ряда. Толкования знаков тайных сект пятнадцатого-шестнадцатого веков. Самуэль Агафрест. Глава четыре. Если не ошибаюсь.
Гермиона засмеялась.
— И какой символ ты хочешь опровергнуть? Малфой, мы никак не можем сделать из тебя, например, женщину.
— Женщину не можем, но нанести клеймо того, что я женщина, вполне.
Гермиона задумалась, о чем идет речь. И не поверила собственным мыслям.
— Тебе, в таком случае, всю жизнь придётся носить на руке венерино зеркало.
— Сомневаюсь, что именно этот знак нарушит суть метки. Но раз ты предложила начать с него…
— Я не буду в этом участвовать.
— Да ладно? Ты сама-то веришь в это утверждение? Подумай хорошо, Грейнджер, это уникальная возможность.
— Попасть на ужин хоть раз за месяц уже тоже кажется мне уникальной возможностью, — Гермиона надела теплую мантию и повязала шарф. — Ты идёшь?
— Даже не знаю. Мой желудок отвык переваривать съеденное, — томно произнёс Малфой, но мантию все же надел. — И с тебя курс успокоительных зелий. Фараонская пытка — это не шутки, знаешь ли. Я ведь и с ума могу сойти.
— Сумасшествие — это у тебя наследственное. Нечего валить на Фараонскую пытку, — парировала Гермиона и возликовала, услышав, как Малфой лишь фыркнул в ответ.
Пробираясь по глубокому снегу, они обсуждали, как лучше написать исследование. Малфой утверждал, что все их эксперименты должны быть детально описаны, чтобы показать служебное рвение и заодно снять все вопросы к нему, несчастному. Гермиона откровенно грустила от перспективы вспоминать все неудачные попытки взломать заклинание.
— Слушай, а ты размышлял, зачем Ему вообще нужна была такая защита? — спросила Гермиона, когда они уже громко топали, сбивая снег с подошв в холле.