— И это все? — спросил Твикер у Эдвардза.
— Все, — едва слышно пролепетал тот.
— Этого мало. Продолжите с ним, Норман.
— Слушаюсь, сэр.
— Не надо, прошу вас. Я больше не выдержу. Прошу вас, не заставляйте его продолжать, — скулил Эдвардз. — Прошу вас… Я тут ни при чем.
— Ты замешан в одном убийстве, если не в двух. — Твикер разорвал листок с показаниями Эдвардза. — А теперь говори правду.
— Я не знаю, чего вы от меня хотите.
— Когда я скажу «сидеть», вставай, а когда скажу «стоять», садись, — велел Норман. — Стоять.
Эдвардз медленно встал.
— Ах ты вонючий уэльский ублюдок, неужели ты не понимаешь человеческого языка?!
Норман пнул Эдвардза кулаком в живот. Тот упал на стул.
— Думаешь, мне это доставляет удовольствие? — Лицо Твикера было сурово и бесстрастно. — Но нам нужна правда. У тебя был при себе нож в ночь Гая Фокса? Отвечай!
— Я ничего не знаю.
— Говори «сэр», когда разговариваешь со мной. Стоять.
Эдвардз встал. Норман с размаху ударил его по щеке.
— Кретин, забыл, что я тебе говорил? Бестолочь несчастная. Был у тебя в тот вечер нож? Отвечай!
— Не было.
— Ты присутствовал при убийстве Роуки Джоунза?
— Нет, нет.
— Стоять, — сказал один из детективов.
— Это значит сидеть, — пояснил Норман.
Эдвардз разрыдался.
Твикер вышел.
В половине десятого к нему в кабинет вошел улыбающийся Норман. Эдвардз дал другие показания, где признался в том, что в четверг вечером у него был нож. Кроме того, он сказал, что слышал, как Гарни с Гарднером угрожали Роуки Джоунзу в пятницу ночью, после того как их освободили.
— Он уже наслаждается покоем в своей камере, — сказал Норман.
— Следов нет?
— Мальчишка будто из каучука. Мне кажется, и Боган готов.
Норман ушел, и Твикер долго смотрел в пустоту. Сделанного не воротишь, это он прекрасно знал, поэтому глупо думать о том, что все могло быть иначе. В молодости Твикер считал себя миссионером, насаждающим правду и справедливость. Но можно ли насаждать их руками таких людей, как Норман? В последние годы он скрепя сердце пришел к выводу, что можно. Зазвонил телефон, и Твикер снял трубку.
— Говорят из лаборатории.
— Я вас слушаю.
В лаборатории исследовали одежду, которая была на подростках, а также брюки и куртки, найденные у них дома.
— До того, как вы получите наш официальный рапорт, вам, я думаю, небезынтересно узнать основные положения. Боган, Жарков, Эдвардз — ничего интересного. Следов крови не обнаружено. Куртка Богана местами прожжена, очевидно фейерверками. Теперь что касается Гарни и Гарднера. Начнем с Гарни. Он был в кожаной куртке с «молнией», перед которой весь забрызган кровью. Не в пятнах, а именно забрызган. На брюках тоже обнаружено два пятна, довольно больших. Все они свежие. Мы их исследовали и выяснили, что они принадлежат к группе О. У Корби тоже группа О. А у Гарни группа А. Левая штанина слегка разорвана возле колена. Так что ищите подходящий гвоздь.
— Возьму на заметку.
— Теперь что касается Гарднера. Был в черной куртке. На ней обнаружены пятна крови, причем довольно значительные. Слева, у самого плеча. Та же группа О. Но в данном случае это ни о чем не говорит. У самого Гарднера тоже группа О. Как вы знаете, это самая распространенная группа.
— Знаю. А у Джоунза?
— У него тоже группа О. Кстати, одна деталь, касающаяся брюк Гарднера. Очень хорошие модные габардиновые брюки, недавно отутюженные и, судя по всему, только из чистки. На обшлагах обнаружена странная пыль: смесь угольной с чем-то еще. Не думаю, чтобы это имело большое значение, но я доложу вам о результатах детального анализа.
Гарни и Гарднер, положив трубку, подумал Твикер. Всегда Гарни и Гарднер. Ему нужно лично побеседовать с ними, и, если они не захотят признаться добровольно, откуда эти пятна крови на их одежде, из них вырвут это признание силой.
Чем полиция и занялась.
— Твикер, кажется, допустил оплошность, — сказал помощник начальника управления, кладя шефу на стол рапорт.
— Так и есть, — кивнул шеф. — И не в первый раз.
Помощник нахмурился. Он уважал Твикера, хотя и не питал к нему особой симпатии. Начальник, который его чувств не разделял, апеллировал конкретными фактами:
— У нас в руках шестеро подростков, которые, что совершенно очевидно, по уши замешаны в преступлении. Зачем же было отпускать их на волю?
— Но ведь пока еще точно неизвестно, кто из них совершил преступление.
Это прозвучало неубедительно.
— Они все виновны, и это не вызывает никакого сомнения, как и то, что я не Ален Делон (это действительно ни у кого не вызывало сомнения). Просто ума не приложу, что это ему взбрело в голову?
— Хотите его отозвать?
— Пусть уж остается, — буркнул шеф. — Я дал ему хороший нагоняй.
— Который, я уверен, он вполне заслужил. — Помощник не любил лишних хлопот. — Теперь весь вопрос в том, что мы рекомендуем прокуратуре. Вы уловили ход мыслей Твикера?
— Больно уж он примитивен.
— Ну, я бы не сказал. Мы располагаем, если так можно выразиться, значительной огневой мощью, но ее не хватит для того, чтобы прикрыть всю линию фронта. Так что придется выбрать конкретные объекты, на которых следует сосредоточить огонь. Мое предложение сводится к следующему… — Эти предложения были направлены для рассмотрения в прокуратуру. Ими занимались два чиновника, один серьезный, второй с ветерком в голове.
— Против Гарни с Гарднером уйма улик, — сказал серьезный.
— Вот и давайте остановимся на этих двоих, — подхватил тот, что с ветерком в голове. — Тем более что остальные совсем еще сопляки и их не посадишь на хлеб с водой. Согласны?
— И все-таки у меня на душе не совсем спокойно, — сказал серьезный. — Я понимаю, эти трое нужны нам как свидетели, к тому же против них недостаточно улик, но на душе у меня не совсем спокойно.
Легкомысленный вздохнул. Он понимал, что для того, чтобы поставить все точки над «и» в этом деле и внести свои поправки в другие дела, потребуется не менее получаса. К счастью, до ленча оставалось еще сорок пять минут.
— Целиком разделяю ваше беспокойство, — сказал он. — Но нам следует отдавать себе отчет в том…
К концу их совещания было отпечатано и вложено в конверт заключение по этому делу. Поскольку полицейский суд не представил доказательств, на основании которых можно было бы завести уголовное дело против Эрнста Джона Богана, Владимира Жаркова и Хайвела Дэвида Эдвардза, они фигурировали только как свидетели. Слушание дела Джона Аллена Гарни и Лесли Чарльза Гарднера было назначено на следующую выездную сессию суда. Против них было выдвинуто обвинение в убийстве Джеймса Рестона Корби и Фрэнка Джоунза.
— И вы поделились этой мыслью с отцом мальчика? — спрашивал у Фэрфилда Кроли.
— Пока нет. Один молодой человек по фамилии Беннет…
— Репортер «Гэзетт», что ли?
— Да. Он дружит со старшей сестрой этого мальчика. Ей года двадцать два — двадцать три. Девушка серьезная — преподает в начальной школе — и вместе с тем миловидная. Он поговорит сперва с ней. Думаю, она ухватится за это предложение. Ведь они рассчитывали, что до суда дело не дойдет, но теперь, когда назначен суд…
Фэрфилд закашлялся. В Лондон он вернулся накануне вечером, крепко выпил с приездом, и теперь у него саднило в горле.
На столе у Кроли стоял стакан с водой, и, когда Фэрфилд снова раскашлялся, Кроли сделал из него небольшой глоток.
— А других детей у них нет? Поменьше?
— Нет. Миссис Гарднер пять лет назад умерла от рака.
— Жаль. — Фэрфилд понял соображение Кроли: на суде маленькие дети выбивают у жюри слезу. — А кто отец?
— Настоящая дубина, причем из левых. Член местного совета. Гордится своими детками, нас считает посланцами сатаны. Денег у них ни гроша. Конечно, папаша может вытолкать нас в шею, но, если за него возьмется дочка, до этого дело не дойдет.