— На какую-то долю секунды. Вся наша борьба длилась считанные мгновения. Это был твердый предмет с твердыми краями. Но я не могу сказать с уверенностью, что это был именно нож.
— Несколько дней спустя вы были на опознании и узнали того подростка, с кем боролись, верно?
— Да.
— Он сейчас здесь?
— Да. — Хью указал пальцем на Лесли Гарднера и произнес те слова, которые давно рвались с языка: — Но я больше не уверен в этом.
В зале воцарилась гробовая тишина. Хью Беннет глядел прямо перед собой. О своем решении он не сказал никому, даже Фрэнку Фэрфилду, считая, что обязан принять его без чужого участия.
— Я не уверен, что правильно вас расслышал, — нарушил тишину судья Брэклз.
— Я сказал, что больше не уверен в том, что это он, — дерзко повторил Хью. — Я не могу утверждать, что Лесли Гарднер тот самый человек, с которым я боролся вечером пятого ноября на лужайке в Фар Уэзер.
По залу прокатился гул изумления.
Мозг Юстаса Харди напоминал прекрасно сконструированную машину, умеющую мгновенно взвешивать все «за» и «против». Краем уха он слышал, что этот молодой человек связан каким-то образом с «Бэннер», этой падкой до сенсаций газетой, которая оплатила Гарднеру адвоката. Конечно, он мог добиться разрешения у вопросительно глядящего на него судьи обращаться с Беннетом как с враждебным свидетелем, но ведь Беннет не был основным свидетелем по этому делу, к тому же, судя по всему, отличался решительным характером. Уж лучше задать ему несколько уничтожающих вопросов, и пусть себе катится на все четыре стороны. Однако на решение, к которому он пришел, прежде всего повлияло его искреннее отвращение ко всякого рода сценам. Юстас Харди был полной противоположностью великим адвокатам-актерам первой четверти нашего века, обожавшим сценические эффекты.
— И когда вы приняли это решение, мистер Беннет? — спросил Харди без тени иронии.
— В последние дни меня все больше и больше одолевали сомнения. Однако к окончательному решению я пришел всего два дня назад.
— Но во время опознания у вас не было никаких колебаний, так?
— Нет, не было.
— Чем вы это объясните?
— Я присутствовал при аресте Гарднера, — медленно сказал Хью. — К тому же познакомился с его сестрой. Они очень похожи.
— Вы, разумеется, состоите с мисс Гарднер в дружеских отношениях?
Это была всего лишь блистательная догадка, основанная на чистой интуиции.
— Да.
— Благодарю вас. Если мисс Гарднер присутствует в зале, я попрошу ее встать, чтобы жюри могло видеть, насколько велико ее сходство с братом.
Джилл встала и прошла вперед. Хью показалось, что сейчас она особенно похожа на своего мертвенно-бледного брата. Юстас Харди кивнул и сел на место, довольный тем, что избрал правильную тактику в этом щекотливом, но несущественном вопросе. Однако его помощник Картер считал (о чем говорил впоследствии в тесном кругу), что старик здорово поскользнулся, не захотев разнести этого молодого нахала Беннета в пух и прах.
Хью встретился с Джилл и ее отцом уже на улице.
— Я хочу тебя поблагодарить, — сказала девушка.
Ему хотелось объяснить ей, как все на самом деле сложно, сказать, что ее лицо настолько заслонило в его глазах лицо ее брата, что он больше ни в чем не уверен и ему, очевидно, следовало с самого начала заявить, что он некомпетентный свидетель в этом деле. Но, конечно же, у него ничего не получилось.
— Это было смело. Правда, папа?
— Я никогда не сомневался в Хью, никогда, — прошамкал Гарднер.
— Мы пойдем перекусим. Тебе, я думаю, лучше держаться подальше от нас.
Она пожала ему руку, и в ее взгляде ему почудилось что-то заговорщицкое.
Передав по телефону только что написанную статью, Фэрфилд вернулся в «Козел», где его поджидал Майкл со стаканом пива в одной руке и сандвичем с ветчиной в другой. Дрожащей рукой Фэрфилд поднял свой стакан с розовым джином, выпил его в два глотка и заказал еще.
— Ваш мальчик оказал вам сегодня хорошую услугу.
— Он не мой мальчик.
— Да бросьте вы. Только не говорите мне, будто ничего не знали. Вы ведь на пару рыскали в поисках добычи.
— Я ничего об этом не знал.
— Я тоже, а ведь живу с ним под одной крышей. Выходит, нас таких обманутых двое, наш Хью себе на уме, не так ли?
— У нашего Хью есть своя точка зрения, — торжественно изрек Фэрфилд.
Примерно в то же самое время Эдгар Кроли говорил то же самое лорду Брэкмену, только иными словами. Столовая длиной в тридцать футов казалась еще больше из-за огромного окна, открывающегося на природу. Брэк с Кроли сидели на черных металлических стульях за столом из белого мрамора. Лорд Брэкмен ел свой обычный ленч: тонкий кусочек вареного мяса, салат из свежих протертых овощей и запивал минеральной водой. Кроли возился с бифштексом, который запивал превосходным кларетом.
— Интересно, очень интересно, — комментировал Брэк. Важнейшие положения из статьи Фэрфилда были сразу же переданы по телефону ему на квартиру. — Этот мальчик Беннет… Что он из себя представляет?
Кроли решительно ничего не знал об этом Беннете, но прекрасно понимал, что тут не обойтись расплывчатым ответом. Редактор «Бэннер» обязан знать все и по любому вопросу иметь свое мнение, на основании которого Брэк составит свое. Вот почему Кроли, не колеблясь, сказал:
— Мне он представляется интересным.
— На него повлиял Фэрфилд?
— Нет. Мы и предположить не могли, что дело примет такой оборот. — Кроли отпил из рюмки кларет. — Честно говоря, он сам до этого дошел. Без посторонней помощи.
— Прекрасно сработано. Мне пришла в голову хорошая мысль. Вы ведь знаете, я люблю людей независимых. Этот мальчик может оказаться находкой. — Брэк рывком встал со стула, отшвырнул салфетку и прошел в противоположный угол комнаты, где плюхнулся в оправленное в металл кресло-качалку. — Мальчик губит свою жизнь в провинции. Когда все кончится, вызовите его сюда. — Он неожиданно перескочил на другую тему: — А этот пожар? Почему мы не напечатали про него в утреннем выпуске? «Мэйл» напечатала, «Экспресс» тоже.
Кроли понял, что ему не суждено доесть свой бифштекс и допить кларет. Он встал от стола, придвинул свой стул к Брэку и пустился в объяснения. По его словам, редактор отдела новостей неважно справлялся со своей работой.
Порой случается, что самая важная часть уголовного процесса оказывается наименее драматичной. Так было и в деле Гая Фокса. Днем на свидетельском месте по очереди побывали Жарков, Тэффи Эдвардз и Эрни Боган и рассказали каждый свою версию той шутки, которая, как они выразились, неожиданно для них обернулась трагедией. Харди терпеливо, шаг за шагом, воссоздавал картину преступления: вот подростки, набив карманы фейерверками, садятся на свои мопеды и едут в Фар Уэзер. Он ненавязчиво, но в то же время настойчиво убеждал жюри в том, что эти ребята, отставшие в умственном развитии от своих сверстников, были лишь послушными орудиями в руках их признанного вожака Гарни-Короля и его доверенного «лейтенанта» Лесли Гарднера. Он не старался вызвать к ним симпатию, а просто представил их как недоумков, подвластных чужой воле. Жарков и Эдвардз признались, что у них были при себе ножи, от которых они избавились по дороге из Фар Уэзер. Они это сделали по приказу Короля. Король и Лесли Гарднер тоже выкинули свои ножи. Они бросили их в реку Фарлоу, протекающую возле дороги. Все трое твердили, что не видели, как Гарни с Гарднером напали на Корби, но привели изобличающие фразы из их разговоров.
— Когда вы остановились возле речки, чтобы выбросить ножи, было ли сказано что-нибудь такое, имеющее отношение к убийству? — спросил Харди у Тэффи Эдвардза.
— Да. Король мне сказал: «Ты про это никому, Тэффи. Нас там не было, понял?» Я сказал, что не скажу, но спросил, что там случилось, потому что не знал. И Король мне ответил: «Мы пришили этого скота».
— Что он хотел сказать этой фразой?
— Как, разве не понятно? Он сказал, что они пришили Корби.
— Что они на него напали, да?