— Ну да, вроде так.
— А что он подразумевал под этим «мы»?
— Что это сделали они с Лесом.
— То есть с Лесли Гарднером. Ну а вернувшись, вы расстались?
— Ага.
— И условились встретиться снова?
— Ага, в «Роторе». А Роуки Джоунз и говорит, что ему это дело не нравится и что он, наверно, не придет. Король ему тогда: «Придешь, если дорожишь своей шкурой. Мы должны вместе держаться. «Ватаге с Питер-стрит» доносчики не нужны».
— А Гарднер что-нибудь сказал?
— Да. Он сказал: «Делай, как Король велит, Роуки, не то накличешь на свою голову беду».
— Про случившееся в Фар Уэзер было что-нибудь сказано?
— Роуки спрашивает, что там такое случилось, говорит, не понял он толком, а Король тогда: «Мы угостили его ножом». А потом говорит: «Не удивлюсь, если старик коньки отбросит. Значит, — говорит, — не повезло ему».
После того как на свидетельском месте побывали все трое подростков и Джин Уиллард из «Ротора», дело против Гарни было готово. Гэвин Эдмондз изо всех сил старался смягчить сказанное ими, даже постарался обыграть тот факт, что Джин Уиллард была подружкой Гарни, которой дали отставку, и все равно дело против Гарни разбухало прямо-таки на глазах. Сам же Гарни стоял, вцепившись своими смуглыми руками в край загородки, и презрительно взирал на происходящее.
Что касалось этих свидетелей, то тут задача Магнуса Ньютона была не так уж и сложна, поскольку никто из них не привел прямых улик против Гарднера.
— А когда Гарни сказал: «Мы этого скота пришили», он не назвал имени Гарднера? — спросил Ньютон у Эдвардза.
— Нет. Но ведь они были закадычные дружки.
— А ты видел, как Гарднер нападал на Корби? — зычно спросил Ньютон.
— Нет.
— А Гарни говорил, что Гарднер нападал на Корби?
— Нет. Он никакую фамилию не называл.
Ньютон сделал паузу, окинул испытующим взглядом жюри и понесся дальше. Если до них не дошло в этот раз, то дошло потом, когда Ньютон спрашивал то же самое у Жаркова и у Богана. Чего он достиг этим, или, по крайней мере, хотел достичь, так это отмежевать Гарднера от Гарни.
Если Магнус Ньютон, в общем-то, был доволен развитием событий, то и Юстас Харди тревоги не проявлял. Что касалось убийства Корби, то тут действительно в деле Гарднера не хватало той определенности, которая могла бы убедить жюри в его виновности. Но ведь вся надежда возлагалась на эти проклятые серые брюки. Первый выстрел этой смертельной схватки прогремел уже к концу дня, когда на свидетельское место был вызван криминалист, коротко рассказавший о результатах анализа «значительных пятен крови на куртке подростка» и обнаруженной на обшлагах его серых габардиновых брюк смеси песка с угольной пылью.
— Вы указали в своем рапорте о состоянии этих брюк? — спросил Харди.
— Да. Я указал, что это были очень хорошие модные брюки, отутюженные и, судя по всему, только что побывавшие в чистке.
— Однако их носили после чистки?
— Да, носили. Но очень недолго.
Харди с самодовольным видом уселся на свое место. Встал Ньютон и, выпятив вперед живот, так долго раскачивался на своих коротких ногах, что судья не выдержал и проскрипел:
— Мы вас слушаем, мистер Ньютон.
— Да, милорд. Итак, мистер, мистер… — Ньютон нагнулся и посмотрел в свой блокнот, разыгрывая забывчивость. — Ага, мистер Прайс. Прежде всего давайте займемся вопросом о так называемых «значительных пятнах крови на куртке Гарднера». Слово «значительные» чисто технический термин, не так ли?
— Я бы не сказал. Это означает, что пятна не микроскопически малые, а могут быть заметны невооруженным глазом.
— Ха. Благодарю вас. Но это, насколько я понял, ни в коем случае не означает — не так ли? — что эти пятна, где бы и когда бы их ни посадили, имеют прямое отношение к нашему делу.
— Это не мне решать.
— Пятна имеют ту же группу крови, что и кровь Гарднера, верно?
— Да.
— Из чего вытекает, что он мог когда-то порезаться сам и посадить на свою куртку пятна.
— Только не «когда-то». Эти пятна были посажены незадолго до того, как я проводил анализ.
— А именно? Можете назвать точную дату?
— Нет. Это сделать невозможно.
— Значит, они вполне могут оказаться кровью самого Гарднера, что можете подтвердить вы как научный эксперт. Реально?
— Да, вполне.
— Благодарю вас. А теперь, мистер Прайс, я бы хотел возвратиться к брюкам. Насколько я понимаю, суть этой улики сводится к тому, что Лесли Гарднер якобы надевал эти брюки в ночь шестого ноября, когда был убит Джоунз. А не сумели бы вы, опираясь на свои научные знания, сказать, в какой именно день эта смесь песка и угольной пыли попала на обшлага?
— Нет. Оно основано на моей наблюдательности.
— По-вашему, это могло произойти и шестого ноября, и шестого октября?
— Да.
— А это ваше наблюдение относительно того, что брюки только что из чистки, оно тоже основано на ваших научных познаниях?
— Нет. Оно основано на моей наблюдательности.
— Благодарю — вас. А теперь, мистер Прайс, представьте себе, что вы приходите домой за полночь, после того, как вас несколько часов поджаривали, да, да, именно поджаривали в полиции, а потом выходите из дому с намерением кого-то убить, станете вы надевать только что вычищенные и отутюженные брюки?
Прайс ухмыльнулся и пожал плечами. Судья Брэклз укоризненно взглянул на Ньютона и уже собрался было сделать ему едкое замечание, как тот вдруг плюхнулся на свое место.
Это выступление дало Юстасу Харди повод задуматься над тем, куда может клонить защита. Однако Харди был не из той породы людей, которые отдаются делу душой и сердцем, поэтому эксцентричные выходки защиты его нисколько не обеспокоили. К тому же он придерживался классических канонов в юриспруденции, а в жизни был романтиком, далеким от действительности. В тот вечер, забыв про все па свете, он с упоением читал в кровати третий том «Истории Англии» Маколея.
Твикер же почувствовал сильное беспокойство. В шесть тридцать он провел совещание с Норманом, Лэнгтоном и начальником полиции. Они решили, что эта улика, касающаяся брюк, неопровержимо доказывает вину Гарднера и тут все зависит лишь от них самих. Просто Ньютон цепляется за все, что попало, и вовсю паясничает. Однако Твикера не больно удовлетворили эти аргументы. В ту ночь он, можно сказать, не сомкнул глаз.
Хью Беннет не почувствовал облегчения, на которое так уповал, признавшись на свидетельском месте, что не может опознать Гарднера. Казалось бы, последняя мимолетная встреча с Джилл должна была подготовить его к тому приему, какой оказали ему в редакции, и все-таки он был застигнут врасплох, когда Лейн, выпустив клубы синего сигарного дыма, изрек:
— Значит, ты все-таки отважился на этот шаг. Когда же отходит твой поезд?
— Вы о чем?
— Я слышал, они собираются учредить «Беннет спешиал экспресс», — сказал Лейн. — Для молодых репортеров, пробивающихся наверх. В Лондон, я имею в виду.
Хью все понял. Он молча сел за пишущую машинку, достал блокнот и стал ожесточенно печатать абзац из светской хроники.
— Еще один мальчик из провинции унюхал сладкий запах успеха, — продолжал Лейн. — Ну, ладно, ладно, Хью, я молчу. Только не забудь в следующее рождество положить монетку в шляпу старого Лейна, побирающегося на углу, — большего я от тебя не прошу.
Через полчаса в комнату вошла Клэр и положила ему под нос номер «Ивнинг стандарт».
— Ты попал на первую полосу.
Хью пробежал глазами заголовок: «СЕНСАЦИЯ В ПРОЦЕССЕ ГАЯ ФОКСА. МЕСТНЫЙ РЕПОРТЕР ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ СВОИХ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ». Он кивнул и сложил газету. Клэр уселась на его стол и вытянула свои длинные ноги.
— Мне кажется, твой друг Фэрфилд обладает прекрасным даром убеждать. Чего же он наобещал тебе, Хью? Место дублера? Сказал, тебе осталось подождать совсем недолго до той поры, когда у него начнется белая горячка?
— Фэрфилд ничего про это не знал.