— Такие у вас были.
Ньютон достал тонкую финку, нажал кнопку, и лезвие, щелкнув, разогнулось. Гарднер кивнул. Ньютон раскрыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но тут вмешался судья:
— Минуточку, мистер Ньютон. Мне показалось, будто ты сказал, что ножи были у вас чем-то вроде бляхи и что вы никогда ими не пользовались. Правильно я понял?
— Правильно.
— Значит, ты утверждаешь, что никогда не пользовался лезвием своего ножа? Никогда в жизни?
— Ну, я не знаю… Может, строгал им деревяшку или что-нибудь еще делал, — пробормотал Гарднер.
— Сперва ты сказал, что никогда не пользовался своим ножом. В буквальном смысле слова это означает, что ты вообще не открывал его лезвия. Если же ты хотел сказать, что все-гаки пользовался им изредка, ты бы вспомнил точно, для чего. Ясно? — Гарднер кивнул, не сводя зачарованного взгляда с судьи. — А теперь я хочу спросить у тебя — только помни, что ты поклялся говорить только правду, — угрожал ли ты кому-нибудь своим ножом?
Гарднер замотал головой еще до того, как судья закончил свой вопрос.
— Нет, нет. Никогда.
— Может, ты видел, как это делал кто-то из твоих друзей?
— Нет. Никогда.
Судья, израсходовав свой небольшой запас энергии, повалился в кресло. Ньютон медленно встал, с трудом скрывая накипавший гнев. По выражениям лиц членов жюри было ясно, что они думают об ответах мальчишки. Ну не кретин ли? Но сейчас главное — его не напугать.
— А теперь я бы хотел, чтобы ты сам подробно рассказал жюри, что все-таки произошло, когда вы приехали в Фар Уэзер.
— Мы заглушили моторы, но перед этим осветили место фарами, чтобы знать наверняка, туда ли попали. Потом вышли на лужайку. Король, то есть Гарни, кажется, шел впереди, но было очень темно и ничего не видно. Кто-то крикнул: «Всыпь ему, Король!» Я увидел, что Корби стоит у костра, и кинул в него свои фейерверки.
— Кто сказал: «Всыпь ему, Король!»?
— Не знаю. Вокруг так галдели.
— А где стоял в это время ты?
— Где-то посередине. Понимаете, мы шли вразброд. Потом я услышал какие-то крики, чей-то вопль и как кто-то скомандовал: «Поехали». Мы бросились к своим мопедам и уехали.
Такова была версия Гарднера. Согласно ей он не толкал никакой Морин Дайер, не боролся с Беннетом, не кричал: «Всыпь ему, Король!» Он не отрицал того, что сказали остальные подростки по поводу замечания Короля («Мы пришили этого ублюдка»), но утверждал, что под этим «мы» Король вовсе не подразумевал его. По мере того как словесная паутина Ньютона становилась все тоньше и изысканней, Гарднер делался спокойней и его речь звучала связно и плавно. Постепенно складывалось впечатление, что он, Лесли Гарднер, имеет такое же отношение к смерти Корби, как и другие приспешники Гарни. А какие, собственно говоря, выдвигались против него обвинения, кроме весьма расплывчатых показаний нескольких свидетелей, якобы разглядевших его в отблесках костра? Итак, благополучно миновав это скользкое место, Ньютон перешел к событиям следующего дня.
— Что произошло после того, как вы кончили работу?
— Нас забрала прямо с фабрики полиция и отвезла в участок.
— Вам сообщили причину?
— Уже в участке. Но мы и так догадались.
— Вы догадались, что это связано с нападением на Корби?
— Да.
— И долго вас продержали в участке?
— Нас отпустили домой после полуночи.
— Так, так. После полуночи. Выходит, вы пробыли в участке шесть часов. Вас хоть покормили?
— Мне дали чашку чаю с сандвичем. Но только после того, как я дал показания.
Юстас Харди медленно встал со своего кресла. Его физиономия скривилась в брезгливую гримасу, будто он учуял дурной запах.
— Милорд, я не вижу необходимости задавать подсудимому вопросы подобного рода, если только мой ученый друг не хочет сделать утверждение, что свидетеля заставили дать показания силой.
— Если вы разрешите продолжить мне, милорд, то в самом ближайшем времени поймете уместность такого вопроса.
Судья пристально посмотрел на Харди, потом перевел взгляд на Ньютона.
— Прошу вас продолжать, мистер Ньютон, — милостиво позволил он.
— И у тебя нет никаких жалоб по поводу того, как с вами обращались в полиции? — зычным голосом спросил Ньютон.
Наступила мучительно долгая пауза.
— У меня нет никаких жалоб, — едва слышно ответил Гарднер.
— Сколько человек тебя допрашивало?
— Иногда один, самое большее два. Они менялись.
— Понятно. И как ты себя чувствовал после допроса?
— Я был совершенно вымотан и хотел одного — спать.
— Тебе хотелось одного — спать, — медленно повторил Ньютон. — Вполне тебя понимаю. Ты поел перед тем, как лечь?
— Я буквально свалился в постель. Мне было не до еды.
— Ты носил записку Джоунзу?
— Нет, конечно.
— Ты принимал участие в ночной расправе над ним в поселке Плэтта?
— Нет. Я спал в своей кровати.
— Хорошо, хорошо. — Внезапно Ньютон оживился. — Прошу вас обратить внимание на экспонат номер 31. — Экспонатом под номером 31 оказалась пара серых брюк, на обшлагах которых была обнаружена та самая злосчастная смесь песка с угольной пылью, на которую возлагало столько надежд обвинение. Гарднер взглянул на брюки и кивнул. — Как ты слышал, здесь было высказано предположение, будто ты надевал их в пятницу ночью. Это верно?
— Но я в ту ночь никуда не выходил.
— Очень хорошо. Далее: здесь было выдвинуто предположение, что эти брюки были доставлены из прачечной «Быстро и чисто» в пятницу днем. Это верно?
— Нет, это неверно.
— Ты в этом уверен?
— Но ведь я сам носил эти брюки в чистку и сам их оттуда брал.
— Как название химчистки, в которую ты сдавал брюки?
— «Кобург». На Хай-стрит.
— И какого числа ты их оттуда забрал?
— Я забрал их оттуда в среду, четырнадцатого октября, — спокойно ответил бледный подросток, по-видимому, не подозревая о том, какую реакцию в суде вызовет его ответ.
— Что это вдруг ты запомнил точную дату? — с наигранной издевкой поинтересовался Ньютон.
— Просто у меня сохранилась квитанция.
Ньютон порылся в лежавших перед ним бумагах и вытащил небольшой листок.
— Вот эта квитанция, милорд. Я попрошу прикрепить к ней ярлык и тоже считать ее экспонатом.
Судья Брэклз удостоил бумажку беглым взглядом.
— Очень хорошо.
У стола, где лежали все экспонаты, засуетился клерк. Потом судебный пристав изрек:
— Это экспонат номер 39.
— Благодарю вас. Может, жюри захочет на него взглянуть?
Члены жюри молча передавали друг другу этот небольшой клочок бумаги. Когда она попала к Юстасу Харди, тот удостоил. ее равнодушным взглядом и снова впился глазами в Ньютона.
— Откуда у тебя такая уверенность в том, что ты носил в чистку «Кобург» именно эти брюки, а не другие?
— Но ведь это же габардиновые брюки, да?
— А, да, да. Так сказано и в квитанции, верно? «Одна пара габардиновых брюк. Чистка и глажение», — громко прочитал Ньютон, держа квитанцию на вытянутой руке. — Есть какая-то особая причина, почему вдруг ты запомнил эту пару габардиновых брюк?
— Да. У «Кобурга» чистят габардиновые брюки особым способом, чем-то пропитывают, что ли. Мне так сказали там, когда я принес их в первый раз. До этого я отдавал их в «Быстро и чисто», но там их плохо почистили.
Гарднер говорил тоном придирчивого щеголя. И держался он теперь как-то уж слишком свободно.
— Ты забрал эти брюки из чистки четырнадцатого октября. Между этим числом и пятым ноября ты был хотя бы раз в поселке Плэтта?
— Конечно, был. Мы проводим там свои собрания.
— И надевал туда эти брюки?
— Да. Три или четыре раза.
— И ты входил через задний вход?
— Да. Всегда только оттуда. И несколько раз спотыкался о старую песочницу.