Ньютон вскочил со своего места, но его опередил судья:
— Мистер Харди, свидетель уже сказал вам, что он не знает, откуда на его куртке пятна крови. Полагаю, вам следует удовлетвориться его ответом.
— Как будет угодно вашей чести, — надменно ответил Харди.
Гарднер шел к скамье подсудимых с низко опущенной головой. Очутившись рядом с Гарни, робко взглянул на своего товарища. Тот одобрил его поведение коротким кивком.
С появлением на свидетельском месте грибовода Моргана наступил тот спад, которым отмечены почти все процессы. Утверждение Моргана, что Пикетт никак не мог разобрать в такой темноте лица, было подвергнуто легкому сомнению со стороны Харди, заметившего с иронией, что ведь Морган смог узнать Пикетта, к тому же костер обычно отбрасывает много света. Но Моргана уже никто не слушал. Вопрос о том, можно ли было разглядеть Гарднера в ночь Гая Фокса, теперь казался второстепенным. Всех волновало одно и то же, а именно: что произвело большее впечатление на жюри — досадная промашка обвинения с брюками или же урон, нанесенный Гарднеру перекрестным допросом Харди.
— А что думаешь по этому поводу ты? — спросил Хью у Фэрфилда, восседавшего за стойкой в «Козле». — Каковы шансы на победу?
— У Гарни никаких. У Лесли примерно пятьдесят на пятьдесят.
— Не лучше?
— Нет. Он показал себя с дурной стороны.
— Но ведь все обвинение было построено именно на этих брюках.
— Харди вовремя переключился. Он был великолепен. А Лесли перетрусил. — У Фэрфилда был подавленный вид. — Мне все это уже надоело до чертиков. Поговорим о чем-нибудь другом. И выпьем. За «Бэннер».
Они выпили. Потом Хью отправился в Райскую Долину. Дверь ему открыла Джилл. Ее лицо казалось застывшей маской.
— А, это ты. Входи.
— В чем дело?
— Да папа. По-моему, он рехнулся. Сегодня вдруг заявляет мне, что мы уезжаем в Австралию. Вдвоем. А Лесли вроде бы не его сын. Прошу тебя, поднимись к нему.
— Где он?
— В спальне. Он там ужинает.
В результате переделок, связанных с пристройкой ванной комнаты, на втором этаже получилось три конурки. В одной из них Хью и нашел Джорджа Гарднера. Тот сидел на кровати и ел рис с карри, жадно засовывая в рот ложку за ложкой. На нем была пижама, через расстегнутый ворот которой виднелась волосатая грудь. Он поднял ложку в знак приветствия. Выглядел он абсолютно нормально.
Все степы в комнате были увешаны фотографиями. С большого портрета в рамке глядела красивая девушка, чем-то похожая на Джилл, но с более мягкими чертами.
— Моя жена, — буркнул Гарднер с набитым ртом.
— Джилл похожа на нее. — Гарднер промолчал. — Я слышал, вы собрались в Австралию.
— И как можно скорей. Завтра поеду в Лондон разузнать насчет отъезда.
— А как быть с Лесли? Ведь пока неизвестно, чем все кончится.
— Плевать мне, как оно кончится. Как суд решит, так и будет. — Он засунул в рот полную ложку риса. — Да, жизнь тебе- такое преподносит…
— Вы про что?
— Да про все. Мой отец с детства приучил меня к общественной деятельности. И Лесли я воспитывал в том же духе. Когда он был ребенком, таскал его на плечах по собраниям. Сам я с двенадцати лет участвую в митингах протеста.
— Да, да.
— Но почему он стал таким? А вот почему, скажу я вам. Потому что он не мой ребенок. — И он указал в сторону маленького комодика.
Сперва до Хью не дошел смысл его жеста. Потом он увидел на комодике фотографию школьника в кепке, задорно и весело смеющегося.
— Это Лесли?
— Он не мой ребенок. Я ведь сказал вам, что воспитывал его так же, как меня самого воспитывали. Мой ребенок не позволил бы какому-то хулигану командовать над собой. Нет, он не мой ребенок.
И Гарднер пустился рассказывать про свою жену, сообщая повергнутому в смущение Хью подробности из ее интимной жизни, перечисляя мужчин, с которыми она проводила время, хвалился, как ловко их застукивал. И при этом с невыносимым удовольствием смаковал самые грязные подробности. Хью несколько раз пытался ему возразить, но он лишь изрыгал потоки брани. На тарелке еще оставалось немного риса, и, когда Гарднер сделал паузу и набросился на еду, Хью поспешил выскочить вон.
— Что о в тебе говорил? — спросила внизу Джилл. — Про мать?
— Да, немного, — смущенно пробормотал Хью.
— Это все неправда, понимаешь? Он врет. Они были очень счастливы, преданы друг другу душой и телом. Мама больше ни на кого не глядела. — Она прижалась кг нему, беззвучно рыдая. — О, Хью, как мне быть?
Они до полуночи пили на кухне чай, беседуя ни о чем и обо всем, как это обычно бывает у влюбленных, упиваясь одними взглядами и случайными пожатиями рук.
Наверху было тихо.
Письмо пришло на следующее утро. На плотной бумаге с грифом «Бэннер», отпечатанное крупным шрифтом и подписанное Эдгаром Кроли, редактором. Краткое, как и большинство писем за подписью начальства.
«ДОРОГОЙ МИСТЕР БЕННЕТ!
Я С БОЛЬШИМ ИНТЕРЕСОМ ОЗНАКОМИЛСЯ С ВАШИМИ МАТЕРИАЛАМИ, КАСАЮЩИМИСЯ УБИЙСТВА В ДЕНЬ ГАЯ ФОКСА, А ТАКЖЕ МНОГО СЛЫШАЛ ПРО ВАС ОТ ФРЭНКА ФЭРФИЛДА. СВЯЖИТЕСЬ СО МНОЙ, КОГДА БУДЕТЕ В ЛОНДОНЕ, И МЫ ОБСУДИМ С ВАМИ ЗА ЛЕНЧЕМ КОЕ-КАКИЕ ДЕЛА».
Майкл точно завороженный глядел на листок бумаги. У него подгорел тост.
— Ну, мальчик, ты, кажись, поймал свою золотую рыбку. Ну и ну. Вот уж никогда не думал.
— Я пока ничего не поймал.
— Поймаешь. Иначе бы он не приглашал тебя на ленч.
— Еще не знаю, приму ли его приглашение.
— Ну, это ты брось. Такое везение случается раз в жизни и того реже. В ту ночь в Фар Уэзер ты попал прямо в компостную яму, а уж обо всем остальном позаботится матушка-природа, как говорит Фермер Гайлз.
— Ты пока помалкивай.
— Буду нем как могила. Слушай, а почему бы тебе сию же минуту не черкнуть ему ответ с приветом?
— Я еще подумаю. Майкл, а тебе не кажется, что это, так сказать, гонорар за мои показания?
— Не будь кретином.
— Спасибо тебе за все, Майкл, — сказал Хью, на мгновение задержав взгляд на красивом и безвольном лице друга, улыбка которого светилась доброжелательностью.
— Нашел кому говорить. Да я задыхаюсь от ревности, и стоит тебе скрыться с горизонта, как я начну распускать о твоей особе самые ужасные сплетни. Но не пойму, чего ты мудришь. Пошли ему телеграмму.
То, что произошло засим в редакции, лишь проиллюстрировало слова Майкла. В ехидной ухмылке приветствовавшего его Лейна сквозило неподдельное изумление. С этой ухмылкой он и отправил Хью взять интервью у человека, сорвавшегося вместе с лифтом с четвертого этажа, потом в местный аэроклуб, где запускали планер. Когда Хью ехал в пригород Нэтли к селекционеру, обладателю самой богатой в Англии коллекции морозостойких кактусов, ему вдруг безумно захотелось последовать совету Майкла и послать в «Бэннер» телеграмму.
— Разнообразие — вот что придает нашей жизни острый привкус, — изрек Лейн, ощерив свои желтые зубы. — Ты еще помянешь меня добрым словом, мой мальчик. Скажешь, был он упрямый и такой-сякой, но писать меня все-таки выучил.
— Так уж и помяну, — вяло огрызнулся Хью, беря со стола листок с адресом кактусовода.
— Мне ужасно жаль, мой мальчик, что ты не поспеешь на заключительную часть процесса, — глумился Лейн, перекатывая во рту сигару. — Уж кто-кто, а Магнус Ньютон сумеет блеснуть в своем заключительном слове. В общем, весьма прискорбно, юный Хью, но ничего не поделаешь.
Клэр подняла глаза от журнала мод и как-то странно хихикнула.
Лейн окинул ее оценивающим взглядом.
— У вас новая прическа.
— Вам нравится? Дело рук Мориса с Пикард-стрит. Он настоящий мастер своего дела.
— Очень рад за вас, — сказал Лейн, пародируя ее псевдо-лондонский акцент. — Дело в том, что сегодня в три тридцать по местному времени Морис делает прическу одной из наших типичных домохозяек, миссис Джексон. Слыхали про такую? Кстати, ей сорок восемь лет. Морис проводит специальный показательный сеанс новой стрижки «криспа». Так, кажется, ее обозвали? Попрошу вас прогуляться в те края и взять интервью у миссис Джексон. У Мориса тоже можете взять, если, конечно, тому есть что сказать.