— Она дура, а он тоже юрист! — сказал Нонненрот. Если правительство на три четверти состоит из юристов — откуда здесь взяться святому духу?
— Не думаю, что причина в этом, — заявил Харрах. — Учителя начальных школ устроились неплохо, штудиенраты — тоже. Я вас спрашиваю, господа, почему? В чем дело?
Нонненрот махнул рукой.
— Могу вам точно сказать: кума учителя из лесной школы и ку́ма учителя из степной школы тянет за уши профсоюз, а у господ с высшим образованием сидят в ландтаге их бывшие дружки — корпоранты!
— Корпорация студентов-католиков! — сказал Матцольф.
— Вот именно.
— Преподаватели профессиональных училищ и учителя приготовительных классов — все получили прибавку, все, кроме нас.
— А ведь здесь есть какая-то преднамеренность.
— Вот, вот. Чувствуешь предвзятость, и просто не хочется работать.
— Вы только сейчас это заметили? Я еще два года назад писал об этом в союз.
— В союз! Да перестаньте вы говорить об этом союзе!
— Кто, по-вашему, ведет переговоры с финансовым комитетом? Неужели союз? Нет, президиум! А это совсем другое дело, господа.
— Правильно. А вы, шутки ради, хоть раз поинтересовались, кто сидит в президиуме? Три директора и два вице-директора, — сказал Матцольф.
— Вы только послушайте!
— У кого крест, тому и благодать.
— Никак не пойму, чего вы так волнуетесь, — сказал Нонненрот. — Зачем вы вступили в этот ублюдочный союз? Я больше таких вещей не делаю.
— Ну, ваша позиция тоже неправильна, уважаемый коллега! — горячился Хюбенталь. — Надо, чтобы кто-то представлял наши интересы, не то в один прекрасный день нас вообще затрут.
— Чувствуете вы теперь, откуда ветер дует? СПГ не препятствует тому, чтобы среднюю школу у нас засосало снизу и ее поглотила бы начальная, а ХДС отдает нас на съедение сверху, то есть гимназии!
— Детки, хотите — сердитесь, хотите — нет, а меня все это интересует, как прошлогодний снег, — сказал Нонненрот. — Те несколько лет, что мне осталось здесь ишачить, я уж как-нибудь перетерплю. А там — мое почтение, дедушка собирает почтовые марки!
— Что ж, дорогой коллега, если у вас уже вообще не осталось ни капли идеализма…
— Слушайте, бросьте вы эту свою болтовню об идеализме! Стоит мне только услышать это слово, как у меня начинается трясучка, — сказал Нонненрот и резко постучал костяшками пальцев по столу. — Еще Вильгельм в четырнадцатом году внушал его моему родителю. В результате тот быстро схлопотал себе березовый крест. Потом явился сапожный подмастерье из Гейдельберга[24] и тоже долдонил про идеализм! А потом — бездомный художник от слова «худо»[25], и пожалуйте — девять лет в России — тоже идеализм! Нет, детки, на это ухо Вилли глух — отныне, присно и вовеки — аминь!
Годелунд приложил палец к губам.
— Секретарша, — тихо сказал он.
Нонненрот обернулся.
— Что нового в ставке фюрера?
— Сбор пожертвований в пользу Конго, — ответила фрейлейн Хробок.
Нонненрот скорчился от смеха.
— Сейчас мы соберем этим чертям деньги, а они потом на наши же средства вооружат против нас свою черную армию, — проворчал он. — Эх, парень, парень, когда мы в России подыхали от голода…
— Слава богу, на сей раз виноваты не злые немцы!
— А нам кто-нибудь давал средства? — спросил Гаммельби. — В конце концов мы же не идиоты.
— Собирать им деньги, чтобы они могли купить себе больше баб.
— И золотую кровать.
— Говорят, у Нкрумы триста костюмов.
— Если бы только это. А вот они покупают в Москве самолеты на наши деньги, интересно знать, против кого они их потом пошлют?
— Да, но в этом деле есть ведь и политическая сторона, — заметил Годелунд.
— Африка же становится коммунистической! За исключением, пожалуй, Южно-Африканского Союза. Это для меня ясно, — сказал Матцольф.
— Да, но народ там бедствует!
— У нас у самих есть бедняки!
— Например, пенсионеры.
— Самое плохое социальное обеспечение во всей Европе!
— Да, но вернемся к вопросу о пожертвованиях…
Годелунду все не удавалось изложить свои идеи.
— Да что говорить, эти черномазые просто не желают работать!
— Они вообще не умеют обращаться с деньгами!
— Как малые дети!
— Да, но ведь мы делаем все это не из одной только гуманности, — снова заговорил Годелунд. — За всем этим кроется просто-напросто страх перед русскими! На днях я беседовал с одним господином из Бонна, который действительно в курсе дела…
24
Фридрих Эберт (1871–1925), президент Веймарской республики, был сыном портного из Гейдельберга и в юности обучался шорному ремеслу.