— А как должна звучать эта фраза на классически правильном языке? — спросил Курафейский.
— Герхардтово сочинение «Неисповедимы пути твои», — раздумчиво вставил Муль.
— И на сей раз я вас не вызывал, Муль! А теперь прекратим этот нелепый и в высшей степени бесплодный спор. Начинаем петь! — Годелунд уверенно ударил по клавишам.
Но уже в конце первой строфы фисгармония, всхлипнув, умолкла.
— Петри, сейчас же отдай мне записку!
Петри не колебался ни секунды.
Годелунд поднял очки на лоб и прочел: «Один вопль из дудки Сэчмо стоит всей этой небесной жижицы!»
Годелунд аккуратно сложил записку и спрятал ее в свой блокнот.
— Мы встретимся у Филипп[2], дружок, — предрек он довольно мрачно. — Кроме того, я поручаю тебе протокол сегодняшнего урока.
— Должен ли я упомянуть об этом инциденте? — спросил Петри.
— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Нет, конечно, не должен. Иначе мне пришлось бы занести этот «инцидент» в классный журнал.
— О’кэй, — сказал Петри и сел на место.
— А теперь — шестую строфу!
Голос Годелунда, исполненный твердой веры, звал за собой:
…Пауля Герхардта? Паулем Герхардтом? Герхардтово? По мне, никакой разницы нет. Что им от меня надо? Часто я просто не понимаю, что им надо. Если хочешь контакта со своими учениками, овладей их языком — этим варварским и примитивным жаргоном нашего времени. Если хочешь сохранить их доверие! А этого ты хочешь. Сохранить? А разве ты им пользуешься?.. Прежде, бывало, кто-нибудь из учеников вечерами заходил ко мне домой — что-нибудь спросить или взять книгу. Тогда это временами даже раздражало; теперь никто не приходит. Ах нет, как же — Рулль! Странный парень. Кидается из одной крайности в другую и все чего-то ищет — чего же, собственно? Я и раньше-то не больно хорошо разбирался в людях! Может быть, Нонненрот и прав: «Болтун без тормозов!» Сэчмо — это тот самый негр с трубой. The King of jazz[3]. Слушать невозможно. Месть чернокожего. В 5-м «А», нет, это было здесь, в 6-м «Б», кто-то принес пластинку этого Армстронга. Религиозные песнопения. Spirituals. Ужас! Рычащая горилла! Уже двенадцать минут потеряно. Но разве я могу, разве имею право просто отмахнуться от их вопросов? Даже если это бред? Нет, только не на уроках закона божьего…
Годелунд захлопнул крышку фисгармонии и сел за первую парту — она была свободна. С минуту он раздумывал, не прочитать ли ему утреннюю молитву, но не стал.
— Мицкат, доложи нам о прошлом уроке закона божьего…
Мицкат перерыл три тетради, пока не нашел свою запись — истрепанный листок из блокнота.
— В начале урока закона божьего, в субботу, мы встали. Потом мы пропели песнь пятисотую…
— Песнь сто сорок вторую, Мицкат, сто сорок вторую!
— Извините, господин Годелунд, я точно не запомнил.
— Дальше!
— …строфы первую, третью и девятую. После этого мы прочитали молитву. Псалом сто тридцатый. Наконец нам было разрешено сесть, и часть класса принялась делать уроки.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы начали трудиться. Согласно изречению: «Молись и трудись».
— Мицкат, ваш тон мне давно уже не нравится! Дальше!
— Законоучитель начал что-то рассказывать о восточной церкви.
— Нет, Мицкат, не «что-то», извольте поточнее!
— О значении икон в восточной церкви.
— Наконец-то. Дальше!
— Преподаватель показал нам цветные открытки, которые он приобрел за собственные деньги, чтобы мы уяснили себе, как выглядят иконы. Кроме того, в Реклингхаузене есть музей икон. Вдруг на задних скамьях кто-то пискнул. Все засмеялись. «Что вы опять хихикаете? Это я вас так насмешил или закон божий?» — спросил преподаватель.
— Мицкат, я уже не раз объяснял вам, что вашим жалким остротам в протоколе не место. Кроме того, я вряд ли мог выразиться так плоско, как вы мне приписываете.
— Стенограмма, господин Годелунд. Когда мне приклепывают протокол урока, я стенографирую, чтобы получилось совсем live[4].
— Совсем что?
— Live.
— Ладно, читай дальше!
— Расследование не привело ни к каким результатам, и после обычных наставлений преподаватель еще несколько минут сверлил нас своим стальным взглядом и…
— Мицкат, я не шутя требую, чтобы вы перестали нести этот неслыханный вздор и перешли, наконец, к делу!
— Мы узнали, что иконы — это изображения святых, на которые молятся люди, принадлежащие к восточной церкви. Затем мы узнали, что на пасху иконы заворачиваются в плат, где вышит возлюбленный господь наш Иисус…
2
То есть «придет час расплаты». В 42 году до н. э. у Филипп войска Антония и Октавиана разбили Брута и Кассия, убийц Юлия Цезаря.