III.
Старый окоемовский домик внизу делился на пять маленьких комнат, из которых самой большой была гостиная, выходившая на улицу тремя окнами. Рядом с ней помещался кабинет, узкая и неудобная комната, всего с одним окном. Из передней полутемный коридор вел в столовую и спальню, где сейчас спала старушка Марфа Семеновна. Пятая комната с окнами на двор никакого определеннаго названия не имела и служила для Василия Тимофеича мастерской. В ней собран был всевозможный "хлам", как говорила старушка: токарный станок, походная лаборатория, какие-то мудреные приборы для разных опытов, шкап с ретортами, колбами и стеклянной лабораторной посудой, особаго устройства печь с железным зонтом для отвода вредных газов. В мезонине, состоявшем из двух комнат, помещалась большая библиотека. Обстановка всех комнат была самая скромная. Везде стояла старинная мебель краснаго дерева, очень неудобная и громоздкая. На стенах висели старинные портреты и гравюры каких-то неизвестных никому городов. Самой неудобной комнатой в доме был кабинет. Но Василий Тимофеич не променял бы его ни на какия палаты. В кабинете у окна стоял старинный письменный стол, у внутренней стены низкий турецкий диван, напротив него старинное, очень вычурное и очень неудобное бюро, в углу несгораемый шкап, в другом этажерка с книгами -- и только. Комната самой Марфы Семеновны представляла собой маленький музей, где были собраны удивительныя вещи, начиная с вышитых бисером и шелками картин и кончая громадным палашом, которым дедушка Окоемов в качестве партизана выгонял в двенадцатом году француза из России. -- Для чего вам сабля, Марфа Семеновна?-- несколько раз спрашивал знакомый о. дьякон, каждое воскресенье приходивший пить чай.-- Подарите ее мне... -- Ну, тебе-то она уж совсем не подходит,-- говорила старушка.-- Тебе даже грешно иметь в доме саблю... Может-быть, ей сколько французов зарублено, а на тебе священный сан. Пусть уж висит у меня. Две старинных горки были наполнены величайшими редкостями. Тут были и портреты на слоновой кости, и какие-то мудреные сувениры, назначение которых сейчас трудно было определить даже приблизительно, и дареныя табакерки, и детския игрушки, которыми играл маленький Вася, и таинственные ящики, и старинный фарфор, и целый ряд всевозможных безделушек. Все эти пустяки для Марфы Семеновны служили наглядной иллюстрацией изменчивой фортуны всего окоемовскаго рода. С каждой безделушкой было связано какое-нибудь воспоминание, фамильное предание, легенда. Перед каждым праздником старушка вынимала все эти редкости, обтирала пыль и любовалась, точно повторяя всю историю своего рода. В уголке стояла старинная кровать с балдахином, но Марфа Семеновна никогда на ней не спала, предпочитая теплую изразцовую лежанку. К обстановке этой комнаты нужно прибавить еще две клетки с канарейками и старинные цветы на окнах, каких вы сейчас не найдете ни в одной оранжерее. Василий Тимофеич, когда бывал в этой комнате, испытывал странное ощущение, точно он переносился к началу нынешняго столетия или концу прошлаго,-- его кабинет отделялся от комнаты матери целым столетием. И, странно, ему нравились все эти никому ненужныя вещи, как нравились воскресные разговоры с отцом дьяконом, который, вместе с заздравной просфорой, приносил сюда какой-нибудь разсказ о новом чуде, о проявившемся Божьем человеке, о видениях и пророческих снах. Сейчас действие происходило в кабинете Василия Тимофеича. Сам хозяин лежал на диване, а перед ним ходила княжна. Она была очень взволнована. -- Вы меня извините, что я лежу...-- говорил хозяин, оглядываясь на дверь.-- У меня опять припадок... -- Пожалуйста, не стесняйтесь... Да, так у меня большия неприятности, Василий Тимофеич. Помните этого молодого человека, о котором я вас тогда просила? Ну, вы еще место ему в банке доставили... Так вот из-за него-то и неприятности. Он прослужил два месяца, а потом захватил какия-то деньги, то-есть попросту растратил их. Прихожу к директору, а он мне и наговорил неприятностей. Я-то к нему пришла похлопотать о другом молодом человеке... Нет, я положительно разочаровываюсь в людях. Для них же стараешься, а они чужия деньги растрачивают... -- Это исключительный, случай, Варвара Петровна, и не может итти за общее правило. Кстати, сколько вы человек пристроите по разным местам в течение года? -- А я не считаю. Не одинаково. Ведь есть какие несчастные, Василий Тимофеич... Ни квартиры, ни платья, ни обеда. Вообще, ужасно -- И все больше письменных занятий, конечно, ищут? -- Да... Что же им больше делать, если они больше ничего не умеют? -- Вот в том-то и беда... -- Никакой беды нет, потому что всякий делает то, что умеет. Вот у меня сейчас есть двое молодых людей. Один не кончил классическую гимназию, а другой не кончил реальное училище... Куда же им деться, спрашивается? Если бы им хоть какия-нибудь занятия, Василий Тимофеич... Что вам стоит порекомендовать их куда-нибудь. -- Рублей на пятнадцать жалованья? -- И пятнадцать рублей деньги... Василий Тимофеич сел на диван, перевел дух и заговорил с раздражением: -- Знаете, мне каждый раз, когда я слышу о подобных молодых людях, просто обидно и за них и за себя. Вы только представьте себе, что стоило государству их воспитание, хотя они и не кончили курса нигде... А теперь они без куска хлеба. И это очень обидно... Возьмите крестьянина, мещанина, купца -- там молодой человек в шестнадцать лет уже целый капитал. Он работник, им дорожат, и он никогда не останется без места, а наша интеллигенция совершенно безпомощна... --