– Ничего… терпимо. Мне дали много обезболивающих и успокаивающих.
– Смотри, не пристрастись.
Лицо Марты чуть дрогнуло в кривой улыбке.
– Я сегодня ночью побуду с тобой. Если что-нибудь нужно, скажи.
– Спасибо, тетя Эльза. Меня клонит в сон.
– Вот и хорошо. Давай помогу надеть пижаму.
Эльза тихо вышла из комнаты, все стены которой были увешаны постерами с изображением мускулистых молодцев в обтягивающих плавках и фотографиями рок-певцов. Ей вспомнились собственные отроческие годы, правда, парни на ее фотографиях были одеты. Когда она после ванной заглянула к Марте, та уже спала – лекарства подействовали.
Эльза смотрела на спящую девушку. Марта была хорошенькой. Через три недели ей исполнится двадцать два года, она уже, считай, на четвертом курсе психологического факультета, за третий осталось сдать два предмета. Время мчится. Когда девчонка родилась, сестре было двадцать пять, ей самой, Эльзе, – двадцать три. Самое цветение буйной жизни. Сколько неисполненных желаний, проваленных планов. В двадцать три года тебе кажется, будто впереди одно только счастье. Но не проходит и пяти лет, как взрослая жизнь ложится на тебя свинцовой плитой. Неверные любовники, автокатастрофы, платежи по ипотеке, плохо оплачиваемая работа, лгущий и пьющий муж. Все, о чем ты мечтала, – коту под хвост. И ты сама туда же. Сейчас, одна, оставленная Хуаном Карлосом, Эльза снова чувствовала себя неопытной и незащищенной, открытой ветрам жизни. Как молодая девочка.
Внезапно она поняла, что прислушивается к этому звуку. К дыханию Марты. Одеяло ритмично поднималось и опускалось над работающими легкими. Эльза закрыла глаза и вообразила, что это дыхание незнакомца, чужого. Она села в удобное кресло у кровати и целиком отдалась этому ощущению – слышать, как дышит спящий рядом человек. Это было восхитительно. Эльза решила устроиться здесь на ночь. И за Мартой присмотр будет лучше.
В пижаме сестры, набросив на ноги одеяло, она свернулась в кресле клубком и стала думать, чем бы заняться. Вспомнила, что в сумке есть книга, ее дал ей молодой редактор, о котором шептались, что он должен спасти издательство от разорения.
Может, и так. Эльзе некогда было размышлять о высших материях – Коан заваливал ее беспрерывной срочной работой, не позволявшей отвлечься. Он и сам планировал рабочие дни очень плотно загруженными: одна за другой встречи с важными персонами – кинопродюсерами, издателями, владельцами типографий… то одни, то другие… были и такие, которые отказывались представляться, и будь она проклята, если чувствует хоть малейшее желание выяснять их имена.
Эльза взглянула на обложку и перевернула книгу, чтобы прочесть аннотацию на последней странице. Она любила научную фантастику, но сейчас ей не спалось. Взволновали собственные мысли о непрочности человеческого счастья, и зрелище трогательно дышащей во сне больной девушки, и гостиная, полная милых мелочей, свидетельствующих о семейной жизни. Эльза думала о том, можно ли было где-то на ее пути принять другое, правильное решение. Но ведь и сейчас снова надо принимать какое-то! Нельзя сидеть, как в метро на скамье в ожидании поезда. Поезда уйдут, и останешься на платформе одна.
Эльза вытерла слезы, уже начавшие капать с носа, и решительно открыла книгу. Она должна отвлечься. Любым способом.
Шум таверны оглушил Давида и Сильвию, как только открылась дверь. Массивное дерево поглощало звуки, которые волной наваливались на входящего: громкие требования еще пива, гогот над солеными шуточками, стук пивных кружек друг о друга и о стол и еще более резкий стук костяшек домино.
Казалось, весь поселок собрался здесь, как в своем естественном центре. Каменные стены выглядели устойчивыми и давними, как скалы. Цельное, грубо обработанное дерево столов таверны напоминало, что лес близко, а магазин «Икея» далеко. Целые поколения дедов, отцов, сыновей привычно стучали кружками об эти столы, требуя пива, чего не выдержал бы никакой лак. Обширный зал, не менее ста квадратных метров, был посыпан толстым слоем опилок, впитывающим пролитое пиво и грязь многочисленных сапог, которые топтали и разносили эти опилки повсюду. Через всю боковую стену тянулась стойка, на ней стояли четыре пивные бочки с кранами, откуда двое расторопных барменов беспрерывно наливали пиво в кружки жаждущих. За их спинами в открытых дверных проемах виднелись повара, среди исходивших паром кастрюль готовившие привычную тут еду: тушеные овощи, преимущественно баклажаны с перцами и помидорами, тушеную свинину с луком, рыжики с картофелем и еще нечто вроде кровяной колбасы. Блюда ставили на большой вращающийся стол, выходивший противоположным краем в зал, где официанты подхватывали их и бегом разносили едокам.