Стали называть имена известных люксембуржцев. Некоторые мне были уже знакомы.
Художник Йозеф Куттер полжизни провел за границей. Картины его разбросаны по галереям многих стран. Я видел в Антверпене одного из его клоунов. Человек в цирковом наряде лихо растягивает меха аккордеона, а лицо его закрыто мертвенно-белой маской. Но и не видя лица, угадываешь: человеку невесело. Тощая, угловатая фигура как бы изглодана, изломана душевным томлением. Куттер оставил после себя серию клоунов — пятнадцать полотен, и на каждом белеет маска. Его биографы пишут, что картины автобиографичны, что бедный, бродячий клоун — это сам художник. Он угождает толпе за кусок хлеба. Свои подлинные чувства и мысли он скрывает — публике это не нужно, да она и не поймет…
Очень многие художники, писатели, артисты, не говоря уже о людях науки и техники, потеряли всякую связь с родиной. Другие страны усыновили их, одарили славой. Лишь справочники напоминают по обязанности: «родился в Люксембурге». Национальная культура разрушается и, чем дальше, тем сильнее. Да что Люксембург, если даже соседняя Бельгия затоплена книжной, зрелищной и кинопродукцией крупных держав и почти лишилась своей кинематографии! Хорошо еще, что у Люксембурга есть свое мощное радиовещание. Его музыкальные программы очень популярны в Европе. В Люксембурге есть хороший симфонический оркестр, струнный квартет, с успехом гастролирующий сейчас в Париже. Вот, пожалуй, и все.
— Да, национальная культура в упадке, — говорит один из журналистов. — Однако надо ли сожалеть об этом?
— Но ведь ваша нация живет и хочет жить, — откликается Ааду Хинт.
Журналист разводит руками.
— Мы очень, очень маленькие…
Пресс-конференция принимает характер несколько необычный. Завязывается дискуссия. Мы вспоминаем Сулеймана Стальского, Расула Гамзатова. Они пишут на языках очень малых народов, но голоса этих поэтов слышны очень далеко. Приводим в пример наши автономные республики, которые как раз в последние десятилетия бурно развили свою культуру.
Значит, наше время вовсе не обрекает на гибель культуру маленькой, пусть даже очень маленькой страны…
Загадочный обелиск
Из всех миниатюрных, уютных площадей столицы мне больше всего нравится пляс д’Арм — Оружейная. Она вся на холме. С улицы, расположенной внизу, туда поднимаешься по старинной лестнице, парадно украшенной каменными вазами. Как мосты слишком велики для города, так и лестница кажется чересчур большой для площади, на которой, однако, уместились и сквер, и беседка для оркестра, и площадка для гуляющих.
В теплые летние вечера вокруг музыкантов прохаживается чуть ли не весь Люксембург.
В уголке площади не сразу заметишь невысокий, скромный обелиск с знакомой надписью: «Мы хотим остаться такими, какие мы есть». На постаменте выбиты чьи-то два лица, имен их я не обнаружил. Кто же они?
Авось прохожий поможет мне. Добродушный, пахнущий духами господин с бархатными черными усиками охотно остановился, чтобы потолковать с иностранцем.
Что это за памятник? Позвольте, позвольте, мсье… Видите, наш девиз! Забавно, не правда ли? Попробуйте-ка остаться таким же, когда все в жизни меняется. А? Женщина, которая вам нравится, завтра уже не та… Ох, не та… Не правда ли, а? Ах, да, вы насчет обелиска! Очевидно, поставили в честь независимости или чего-нибудь в этом роде…
Он зашагал дальше, а я обратился к даме в пенсне.
— Право, не могу вам сказать, — сказала она, смерив меня внимательным взглядом.
Не мог ничего объяснить и подросток-старшеклассник в нейлоновой курточке, с непокрытой, коротко остриженной головой, Я остановил еще нескольких человек — и тот же плачевный результат. Выручил меня только седьмой прохожий — благообразный старец в длинном пальто, высокий, большелобый, с добрыми покорными голубыми глазами.
— Это памятник нашим классикам — Диксу и Ленцу. Дикс и Ленц, — повторил он отчетливее, — разрешите, я покажу вам, как пишется.
Он нежно взял у меня блокнот. Его явно обрадовала возможность сообщить приезжему эти имена.
Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной на столе лежит стопка книг, присланных люксембургскими друзьями. Эти книги рассказали мне о поре, которую можно назвать золотым веком в истории культуры страны, — середине и второй половине XIX века. Только что обретена независимость, бурно развивается национальное самосознание. Отпрыск зачахнувшего дворянского рода Эдмонд де Лафонтен — псевдоним Дикс — восхитил сограждан своими стихами о родной природе, о сельском быте. Дикс собирал пословицы, легенды. Его пьеса «Долговая квитанция» дала старт национальному театру. Артисты впервые обратились к зрителям на их родном языке.