— А теперь спать, братва. Через час, кого нужно, разбудят.
Ростовский кивком головы пригласил Студента следовать за собой в кабинет.
— И тебе, браток, вздремнуть не помешает. Будешь иметь отдельный угол, вон там, где лежит матрац и подушка, а одеяло у тебя есть свое, — он потрепал Студента за борт шинели, — Скоро что-нибудь получше раздобудем.
— Бывало и похуже — обходилось, — бодро ответил Студент. — А вот поспать и вправду надо бы: устал с дороги.
Он лег, укрылся мокрой шинелью, но теплее от этого не стало. Лишь на короткое время забылся в полусне-полудреме. Когда открыл глаза, за столом на месте Ростовского увидел Курчавого. Тот сидел, опустив голову. На оголенных по локоть руках хорошо различалась татуировка. На запястье левой — кинжал, обвитый змеей, на правой — цветок тюльпана, проткнутый кинжалом.
— Печь бы затопить, что ли, — сказал Студент, — подсушиться малость требуется, холод собачий.
Курчавый зевнул и сплюнул сквозь зубы.
— Какие мы нежные… Может, и шмару тебе приволочь с пуховой периной? — ехидно спросил он и замолчал, поглядывая с ухмылкой на Студента. Потом вытянул жилистую шею и усердно почесал за воротом рубахи. — Покормишь тут вшей недельку-другую, и от твоего благородства пшик останется. Ишь чего захотел — подсушиться. И давай кончай играть на нервах, не то схлопочешь: как плюну из шпалера, и навсегда охолодеешь.
— И все-таки я хотел бы обогреться, — еще настойчивее повторил Студент. — Да и тебе тепло не во вред. А на испуг меня не бери — пуганый я.
— Ну топи печь, хрен с тобой. На меня не рассчитывай, обойдешься.
— Где у вас дрова? — Студент направился к выходу.
— Стой! Пойдешь со мной! — Курчавый указал на дверь: — Двигай!
Они вышли во двор. Студент направился к сараю, Курчавый — следом, не отставая.
— Ты что, вместо свечки ко мне приставлен? — спросил Студент незлобиво, набирая охапку дров.
— Поговори у меня еще, наговоришь на свою беду, — буркнул Курчавый.
На этом разговор оборвался. Возвращались прежним порядком: впереди с дровами — Студент, сзади налегке — Курчавый.
Вскоре в печи-голландке с веселым потрескиванием загорелись березовые дрова, потянуло теплом. Студент повесил шинель на спинку стула около печки.
Скоро Курчавого разморило. Он расстегнул рубаху, уронив отяжелевшую голову на грудь, зажмурился и захрапел. Студент тем временем подмел пол, протер грязное, засиженное мухами стекло фонаря, согрел в большом жестяном чайнике воду, промыл засаленный стол.
Вдруг на крыльце заскрипели половицы. Курчавый тут же вскочил, протирая воспаленные глаза. В избу вошел Ростовский. В дверях, сбросив на пол тяжелые тюки, сгрудилось человек десять. Это были, видимо, те, что ходили с ним.
— Курчавый, накрой стол, чтоб по бутылке на нос. Не скупись, чертова кукла! — весело распорядился моряк.
Большой стол из угла вытащили на середину. На него выставили водку, галеты, красную рыбу, мясные консервы, свиной окорок, и пшеничный хлеб. Постепенно комната заполнилась разношерстной компанией.
По настроению хозяина можно было заключить, что ватага вернулась с удачей. Он сам громко смеялся, хлопал по плечу всякого, кто подворачивался под руку, и много-много говорил, вставляя беспрестанно то украинские, то жаргонные слова.
Курчавый и Студент сидели рядом с атаманом.
— Хлопцы! Будемо сегодня гужеваты. Выпьемо, щоб дома не журылись, щоб в «малине» полный был покой, щоб не был нужен нам конвой. — Моряк поднял до краев наполненный стакан и выпил до дна. Все последовали его примеру, затем набросились на еду. Слышался только стук деревянных ложек, скрежет жести вскрываемых банок с консервами и чавканье.
— И кто это додумался голландку затопыти и надраить палубу? — Хозяин пустил струйку дыма в лицо Курчавого. — Уж не ты ли, помощничек?
— Я не быдло. Интеллигент выдрючился. Дурака работа любит.
— Тебе, хмырь, до дурака еще дорасти трэба. Ось ба-чите, хлопцы, яка голова! Мало дило, а одно удовольствие, уют придает. Яка приятность, маслом по сердцу! Молодца! — Ростовский обнял Студента.
«Молодца… Голова… Маслом по сердцу, — сердито подумал Студент, — а охрану, небось, все-таки не преминул приставить. Такому пальца в рот не клади, хитер бес. На словах — одно, а на деле…»
Между тем пьяное застолье набирало силу. Курчавый сиплым, как у охрипшего петуха, голосом запел любимую песню Ростовского. В угоду своему хозяину он вставлял в нее, как ему казалось, украинские слова: