— Лу, — прошептал Ник, словно боялся спугнуть эту легкость между нами, прости меня.
— Все в порядке, — отозвалась я, улыбаясь и повернув голову так, чтобы видеть его лицо хоть боковым зрением. Он поцеловал меня в висок. Весь его вид говорил, насколько виноватым он себя чувствует.
— Нет. Я обидел тебя, и мне очень-очень жаль. — Его голос был хриплым, и я поняла, что это вовсе не от моей близости. Он переживал, переживал за то, как отреагировал на отстриженные мной волосы. Ведь это были всего лишь волосы, но сейчас начало казаться, словно я отрезала часть его любви.
— Перестань. Все хорошо. Я не обижаюсь, — я покачала головой, и мои волосы защекотали его лица — он чихнул от изобилия ароматов, и я рассмеялась, а он больше не мог оставаться грустным.
— Если ты и правда простила — поцелуй, — улыбнулся Ник, и слегка повернул меня к себе, но все еще прижимаясь своим телом к моей спине.
— Что? Сэми… нас увидят, — запротестовала я, но он ничего не сказал на это, и я потянулась к его губам, оставляя легкий поцелуй и отстраняясь. Он потянулся за мной, за моими губами, и я потянулась на встречу, даря такой же легкий поцелуй, но уже глубже. И снова отстранилась. Поцеловала. Отстранилась. Я дразнила, манила его, завлекала, и ему нравилось это. Я делала это, пока он не перенял инициативу на себя и не стал управлять поцелуем. Он получился ленивым, неспешным, легким и сотканным из невесомых ароматов и мгновений.
Когда мы отстранились, оба глупо улыбнулись и машинально провели по губам, словно не верили, что чужих губ на них уже не было.
— Что это? — спросил Ник, заглядывая мне через плечо. Я пожала плечами. Я не знала, что у меня вышло, просто смешивала то, что казалось нужным. — Можно?
Я кивнула, и Ник поднял вверх бутылочку, со смешанным мной ароматом легкого светлого цвета, колеблющегося на грани между солнечно-желтым и лиственно-зеленым.
Ник пораженно вздохнул, я прикрыла глаза и улыбнулась. Аромат вышел причудливым, но невероятно красивым: причудливое соединение безумства и покоя, зноя и лесной прохлады, пряностей и утренней свежести. Это аромат впитывался в кожу, вплетался в сознание и будоражил мысли. Он был живым, сверкал многочисленными невидимыми, но ощутимыми гранями вечности. Он был прекрасен. Он был нами. Или мы были им.
— Невозможно, — прошептал Ник, касаясь свободной ладонью моей щеки. — Поразительно. Этот запах словно… я чувствую, что он… он похож…
— Он похож на нас, на наши чувства, — улыбнулась я. — Сэми, я люблю тебя.
— Я тоже. Неважно, какие у тебя волосы, это ведь по-прежнему ты.
Карлос. Чуть меньше четырех лет назад. Лиссабон
— Я приказал подготовить самолет. Мы вылетаем через два часа, — я заглянул в кабинет мамы, которая в это время давала распоряжения своему секретарю, — твои служанки уже собирают необходимый минимум вещей.
— Что случилось? — спокойно спросила мама, отправляя секретаря и давая знак мне присесть. — С чего такая спешка вдруг? И куда мы летим?
— В Мадрид. Я собираюсь поговорить с Энрике, — мама вполне ожидаемо не стала спорить, она сама часто повторяла, как я похож на покойного отца, особенно ослиным упрямством, но все же покачала головой.
— Девочка не любит тебя. Ты же знаешь это?
— Знаю, мама, — ответил я, пытаясь не заводиться из-за того, что ту, которую я полюбил так сильно, сейчас обнимает и целует другой, особенно тот, кто не может дать ей что-то большее, чем пустые обещания. — Она любит Николаса Скрива, но он связан своим отбором. Он оступится рано или поздно, а я буду рядом, чтобы утереть ее слезы, чтобы подставить свое плечо. Я подожду.
— Даже если он и оступится, даже когда они разойдутся, она может продолжить его любить. Даже если она и будет с тобой, она может тебя никогда так и не полюбить, — внимательно посмотрела на меня мама, словно проверяя мою решимость, но я знал, чего хочу и как этого добиться. И то, о чем говорила мама меня не пугало. Придется не сладко, но, возможно, когда-то мои старания окупятся.
— Ну и пусть. Я буду любить за обоих. Постараюсь сделать ее счастливой, и, может, ее сердце постепенно откликнется. — Я сжал ладони в кулак, мысленно готовя себя к войне с синеглазой сиреной. Я был бы рад оставить ее в покое, как она того много раз просила, но вот беда, после нее, я больше не могу смотреть на других. Все девушки даже близко не похожи на нее, больше никого я не хочу хотя бы в половину так же сильно как ее и если моя участь ждать, я подожду. — Ты против Хулии, мама?
— Нет, что ты, мой хороший, — отозвалась мама, ласково смотря на меня и накрывая мою ладонь своей. — Дочь Энрике — прекрасная девушка, честнее и достойнее многих, но она упряма, вспыльчива и непредсказуема. То, что ты хочешь сделать… Это только отвернет ее от тебя.
— Я готов к этому, мама. Ее отношения с Николасом обречены, Энрике скоро будет искать ей пару, ты же не хуже меня знаешь, что так и будет, а я не хочу ждать, пока кто-то другой, кто может предложить ей больше Николаса, заберет ее у меня. Пусть ненавидит, пусть злиться, но рядом со мной.
Мама покачала головой и задумалась. Мне не нравилось, что она не одобряет меня, но я вынужден был идти на это. Я не хочу смотреть, как моя любимая достанется другому. Лучше я буду годами добиваться ее любви, чем всю жизнь смотреть на нее со стороны. И все же мне хотелось, чтобы мама меня поняла, чтобы приняла Хулию как будущую невестку.
— Она станет испытанием твоего терпения, — все же заговорила мама, а я хмыкнул: Хулия уже сейчас испытывала пределы моего терпения, но я знал, что это только начало, если она и была кошкой, то определенно с острыми коготками, — а если выдержишь — причиной твоего счастья. Таких девушек среди нашего круга не так уж и много. Если ты выбрал Хулию и такой сложный путь, что ж, я могу только поддержать тебя.
Хулия. 3,5 года назад. После ссоры с Ником из-за его ревности
— Хулия, солнце, как ты? Ты нас всех испугала очень, — я приподнялась c кровати и посмотрела на встревоженное лицо отца. Я никогда не видела отца таким испуганным и встревоженным.
Чувство вины укололо меня десятком иголок: он не заслужил этого, не заслужил. Я не хотела никому доставлять неудобства, а уж тем более папочке. Я просто хотела побыть одна, я просто хотела расслабиться. Все вышло случайно. Я лишь на несколько мгновений увлеклась своими мыслями, лишь на пару секунд забыла о дороге, и к чему это привело? Я проснулась в белоснежной палате, а рядом в кресле спали мама и папа. Я едва не погибла. Авария, в мою машину врезался водитель, мужчина сорока лет, потерявший управление и едва не загубивший жизнь единственной дочери короля.
— Прости, папа, я просто отвлеклась.
— Может быть. Виноват водитель второй машины, мне доложили, но о чем ты думала? Хулия Луисана, ты была за рулем, ты должна была следить за дорогой.
— Папа, это была случайность.
— Если это все было из-за него, — папа, мой любимый папа был сейчас необычайно зол. Я таким прежде его не видела. Глаза папы хоть и были добрыми, но его голос звучал грозно и на несколько октав выше обычного. — Если это все из-за вашей ссоры, я запрещу вам видится. Сын Максона плохо на тебя влияет.
— Он тут не при чем, — вспылила я, едва не вскочив с больничной кровати. На самом деле, всему виной были мои мысли о Нике и о том, почему он так себя повел. Я думала об этом постоянно и надеялась, что хоть скорость избавит меня от этих мыслей.
— Я ничему не позволю отнять тебя у нас. Солнце, ни один парень не стоит того, чтобы твоя жизнь оборвалась, запомни, ничего и никто не стоит этого.
— Энрике, оставь ее. Наша девочка только пришла в себя, а ты тут напал на нее. — Ощутить ласковые и успокаивающие объятия мамы, сейчас оказалось самым необходимым. Меня ужасала мысль: через что я едва не заставила пройти всех своих родных и близких.
— Прости, солнце, твоя мама права. Надеюсь, это были самые худущие часы в моей жизни и больше такого не произойдет никогда. Как ты себя чувствуешь? Только честно.
Алексия Альба (кузина Анхеля и Хулии) и Шон (сын Марли и Картера). Год назад.