— Ты прав, это будет лучше, — кивнул Шон, все ещё держась на почтительном расстоянии, (сказать он хотел многое, я увидела это по его взгляду), но молчал.
— Прости, — неловко попыталась изменится я перед другом.
— Все хорошо, — улыбнулся Шон, — теперь все хорошо. Можете подниматься по парадной лестнице, все в своих комнатах — дворец пуст.
Шон быстро ушел, будто боялся, что не успеет обрадовать родителей, а мы тем временем поднялись по лестнице в мою комнату. Мы действительно никого не встретили по пути, и обычно оживленной дворец будто вымер, но сейчас меня это даже обрадовало. Я была не готова встречаться с большим количеством людей.
Я неловко села на край своей же кровати. Странно, после нескольких недель пребывания в грязном обветшалом доме, где меня удерживал против моей воли незаконнорождённый сын моего деда, а отвыкла от того, что мне всегда казалось само собой разумеющеемся. Я не замечала насколько удобная моя кровать, пока не поспала на жесткой скрипучей кровати, которая издавала шум при малейшем движении и была настолько пыльной, что мне казалось, что я давно должна была задохнуться там. Я едва ли могла там уснуть, а сейчас словно не имею права прикасаться к вещам, которые по-прежнему принадлежат мне, как и прежде. Тут все такое чистое и элегантное, а я… а я нет. Мне кажется теперь я для этой комнаты не столь идеальная, как раньше.
— Бланка, милая, что случилось? — Анхель присел возле меня на корточки и нашел своими глазами мои, хотя я и пыталась избегать его взгляда. Я не знала, как объяснить словами то, что происходит внутри меня. Это сложное гнетущее ощущение, которое вряд ли можно описать словами и объяснить почему родное вдруг стало чужим.
— Все кажется чужим, словно я перестала иметь право находиться тут. Понимаешь, эта комната словно принадлежит другой Бланке: более идеальной, более честной, — Анхель часто заморгал, и я увидела в его глазах боль, боль и решимость. Он крепко, но нежно сжал мои ладони в своих, словно стараясь их защитить от чего-то. Мои ладони в его ладонях казались слишком маленькими и почти тонули в них, и я сосредоточилась на них, чтобы не видеть лица Анхеля.
— Бланка, ты все та же наша Бланка, которую мы знаем и любим. — В его голосе был океан нежности, а мне когда-то казалось, что ее я больше никогда не услышу. Как бы я справилась без нее? Чтобы делала без его поддержки?
— Заслуживаю ли я этого? После всего? — Я подняла на него глаза и всмотрелась в синеву его глаз. Они были как никогда сосредоточены и встревожены. Я и ему причиняла боль. Он должен был попытаться меня понять. Он видел, хоть часть, но видел. Я хотела бы, чтобы он никогда не узнал, что со мной происходило, но его знание всегда будет где-то между нами. Видеть и слышать это разные вещи.
— Еще больше заслуживаешь. Ты поставила под угрозу свою жизнь, чтобы защитить свою сестру. Ты подверглась такому, от чего любой мог сломаться. Ты очень храбрая и самопожертвенная. Я люблю тебя все так же сильно, не пытайся в этом сомневаться, — он положил свои руки на мои колени и склонил на них свою темноволосую голову. Я тоже люблю его, и одна лишь мысль, что он мог отвернуться от меня, заставляла кровь застывать в жилах. Нет, никогда. Я бы не выдержала его отвращения или пренебрежения.
— Какой ты хороший. Даже если ты и заблуждаешься, — я запустила пальцы правой руки в его черные волосы и пропустила их сквозь пальцы. Они мягкие и такие приятные. Что я сделала, чтобы заслужить его самого и его любовь? Чтобы он следовал за мной даже в самые темные уголки нашего мира или даже души. Каким же пустяком теперь казалась история с индийской принцессой. Он мой, абсолютно мой.
— Бланка, я убью этого человека за то, что он сделал с тобой. Ты не должна чувствовать себя недостойной, чего бы то ни было. Твоей вины во всех твоих несчастьях нет. Это все произошло с тобой незаслуженно. Ты пострадала из-за чужой злобы и жажды мести, к тому же необоснованной, — я посмотрела на него, мне так хотелось верить в его слова, чтобы все было так просто. — Дядя Максон.
Стоило мне услышать папино имя, как меня тут же обняли крепкие и сильные руки моего отца. Я оказалась в его медвежьих объятиях как в детстве. Я почувствовала себя за нерушимой крепкой стеной и сломалась. Я могла держаться перед чужими людьми, могла сдерживать себя перед Анхелем, чтобы еще больше не расстраивать его, чтобы его гнев не становился все сильнее, но с папой я вмиг стала маленькой девочкой, все проблемы которой мог решить папа лишь одним своим объятием. Он всегда был моей опорой и тем, чего мне не хватало последние недели. Папа мог снести весь мир, я верила в это в детстве и всё ещё верю. Ради нас и мамы он и правда был готов на многое. Несмотря на боль во всем теле я была рада присутствию папы. Я сначала просто всхлипывала, а потом слезы обильно заструились по лицу.
— Папочка, — я прижалась к нему ещё крепче, пытаясь как можно сильнее впитать его тепло и его заботу, словно только его присутствие могло меня избавить от всего плохого, вылечить меня.
— Ш-ш-ш, малышка, все теперь будет хорошо, — папа легко поглаживал меня по спутанным волосам, и хоть я не видела его лица, я слышала его надломившийся голос.
— Пап, мне больно, — сказала я, когда он прижал меня к себе сильнее. Он тут же ослабил хватку, чтобы едва касаться моей спины.
— Нужно позвать за доктором. Бланку нужно срочно осмотреть и избавить от боли, — Анхель тут же встрепенулся. Быстро поднявшись, он сердито хмыкнул, словно упрекая самого себе в том, что не додумался до этого раньше. Я хотела сказать, что не стоит, но врать не могла: болит всё, и долго я так не продержусь. Неожиданно для меня на плечо Анхеля опустилась рука, и рядом вырисовалась светловолосая голова брата.
— Я уже об этом позаботился. Доктор Метьюс скоро прибудет, — Ник был бледным, и его лицо еще хранило отпечаток сильного беспокойства и бессонных ночей. Как же я измучила их? Из-за того, что меня похитили страдала моя семья. Мне даже страшно подумать, как все отразилось на маме.
— Молодец, сынок. Что же с тобой сделали, моя Принцесса? — папа пригладил мои волосы, когда вместо слез остались одни всхлипывания. Я вспомнила все удары, каждое сказанное мерзкое слово, неприятные грубые прикосновения. Я поняла, что не хочу все это рассказывать. Папа не должен знать этого, Ник не должен знать. Это будет слишком. Я не могу рассказать им, не могу.
— Я… я… пап, давай забудем об этом, хорошо? Пусть это останется страшным сном, — отец напрягся, я буквально чувствовала исходившее от него напряжение.
— Если ты хочешь, — сдержанно проговорил отец, я представила, чего ему это стоило. Ник сжал кулаки, но промолчал. Они оба знали, что я что-то прячу за своей просьбой, но Анхель не был столь сдержанным. Я перестала всхлипывать и немного с беспокойством посмотрела на любимого. Он разозлился не на шутку. Он метался словно раненный зверь, пока не выпустил всю ярость на стене у изголовья моей кровати. Панель хрустнула, и на костяшках пальцев испанца проступила кровь, когда он заговорил, то еле сдерживал себя, чтобы не закричать.
— Этот ублюдок тебя изнасиловал, а ты просишь забыть? Лично я не успокоюсь, пока он не ответит за все сполна, — папа стал словно комок нервов, как камень. Все время после побега из того мерзкого помещения, я думала о том, как отреагирует папа, если узнает о произошедшем. Я знала, что он придет в ярость. Он — король. Он заставит всех платить. Поднимется шумиха, и тень всего падет на нашу семью. Нет, пусть лучше все верят в идеальность нашей семьи.
— Это правда? То, что сказал Анхель, правда? — спросил Ник. Брат выглядел куда менее спокойным отца, он просто не умел так мастерски прятать свои эмоции. Три мужчины, которых я очень любила, сейчас были в ярости, а я и правда хотела все забыть.
— Я не хочу об этом говорить. Анхель, пожалуйста. — Я с мольбой посмотрела на испанца, но он решительно покачал головой.
— Я выполнил бы твою любую просьбу, Бестия, но я не стану помогать спустить все на нет. Тебя били, держали в жутких условиях, и я не смог помешать изнасилованию. Он заслуживает самого жестокого наказания.