— На примете нет других инкубаторов? — цежу сквозь зубы и поднимаюсь с места. — Разберусь без тебя. У меня есть знакомый из медицинской сферы.
— Давай, — довольно хрюкает. — Ты в офис?
— У меня отгул! — гаркаю в ответ. Не оборачиваясь, гордо иду к выходу.
Гадкое ощущение в груди подсказывает, что к этому разговору мы еще вернемся.
Глава 20
— На колесе обозрения ты не решишь проблемы.
Лазарев-младший, закинув ногу на ногу, отщипывает кусок моей сахарной ваты и с довольным причмокиванием запихивает ее рот. Его фирменный костюм в распахнутом пальто выгодно подчеркивает широкую грудь, а черный цвет — жесткую линию челюсти.
Неудивительно, что он пользуется большой популярностью у девушек. Только не у меня. Парень лучшей подруги — запретная территория. Пусть это уже бывший парень моей подруги.
— Значит, ты мне не поможешь? — презрительно хмыкаю и разворачиваюсь к стеклу, за которым открывается вид на Москву. — Даже не выслушаешь до конца?
Лазарев лениво потягивается, затем бросает взгляд на швейцарские часы. Вижу его движения в отражении.
— Хочешь, чтобы я попросил денег в долг у Олега, чтобы передать их тебе, — чешет кончик носа и хитро щурится как лиса. — Ты же знаешь, что он не дает в долг?
— Даже лучшему другу? — оборачиваюсь так резко, что едва не вляпываюсь в сахарную вату. — Женя, я уверена, что тебе он не откажет.
Лукавлю. Я подозревала, что здесь путь отрезан. Но надежды были направлены на другое.
Если Лазарев поймет и выслушает до конца, то мы что-нибудь придумаем. Вместе. Не беря в расчет их отношения с Катей, Женя уж точно не козел. Пусть мы никогда не дружили и толком не ладили.
Весь внешний лоск, напускной стиль «плохого парня», большие деньги и высокое положение с пеленок — просто ширма. Я знаю, что Лазарев очень эмпатичен. Это в нем с детства. Щенки, котята, ребята, которых обижали в школе, — он жалел всех без разбора. Он и с Шершневым подружился так же. Сначала посочувствовал обособленному от общества парню, а потом бил морды всем, кто плохо смотрел в сторону его нового друга.
Потому что сказать оскорбление Шершневу в лицо не решался никто.
Все считали, что Лазарев развлекается подобным образом. Но я не сомневалась, что Женя искренне любил Олега. Заботился о нем от души.
Так чем я отличаюсь в текущей ситуации от всех обездоленных?
— Как плохо ты его знаешь, — Лазарев вздыхает, наклоняется вперед и упирается локтями на колени. — Лен, если Олег не дает в долг, значит, не дает. Все, точка. Продолжения не будет. Давай другие предложения.
— Жень, есть же разные варианты. Олег всегда помогает делом, так? Попроси его помочь, например, с покупкой дома…
Смех прерывает мои неумелые попытки манипуляции.
— А чем это отличается от «дать в долг»?
Тяжело вздыхаю. Нет, как с ним Катя жила? Он же невыносим.
— Жень, ты не понимаешь…
— Все я понимаю, дорогая лучшая подруга моей девушки, — Лазарев внезапно улыбается. Но так странно, что в горле поднимается ком и блокирует приток воздуха. — Которая всегда считала меня каким-то дерьмом. Ты считаешь, что я тебя пожалею. А потом придумаю, как решить твои проблемы. И пришел сюда для того, чтобы убедиться: это не я поехал крышей, а все происходит взаправду.
Осоловело хлопаю ресницами.
— Жень, мы столько лет бок о бок…
— С Катей, — склоняет голову к плечу. — Знаешь, Лен, я всегда относился к тебе хорошо. А теперь сижу и думаю. С чего мне помогать девушке, которая никогда не интересовалась моими делами и даже не здоровалась при встрече.
Он усмехается, а я готова провалиться сквозь сиденье.
— Ах, да. Это притом, что моя семья по моей же просьбе помогает твоей последние полгода. Заметь, Кате я тоже ничего не рассказал. Потому что ты попросила.
Чувство стыда обжигает щеки и окрашивает кожу яркими пятнами. Оно перемешивается с отчаянием, и непомерной тяжестью ложится на грудь. Именно в этой кабинке, рядом с человеком, с которым мне не о чем говорить; на самой высокой точке круга обозрения внезапно накатывает понимание.
Ничего не получится. Все без толку.
Или отец умирает, или я сдаюсь Шершневу.