Как бы я к нему не относился, но сегодня слишком благодарен.
Потому что окружающая обстановка расслабляет Николая Игоревича. Кто бы что не говорил, но он так и остался в девяностых. Его сын это понимает, как никто другой. Старый лис чувствует силу, и это играет мне на руку.
— Авраам должен был принести в жертву Исаака, своего сына, потому что так сказал Господь, — Николай Игоревич неторопливо крутит незажженную сигару в руке, пронзая ледяным взглядом стальных глаз. — Но чтобы наоборот, не припомню. Библию читал хоть раз?
— Читал, — утвердительно киваю, разглядывая абсолютно черное облачение седовласого отца Левы. — Ничего интересного для себя не нашел.
— Зря, — вздыхает и с удовольствием втягивает запах табака. — Вера, Олег, она в самые темные времена помогает.
— Как по мне, человек должен верить в первую очередь в себя, — пожимаю плечами и откидываюсь на спинку.
Кожаная обивка скрипит под моим весом, а чертов коньяк противно щекочет ноздри. Я держу его для вида, но зверь внутри принюхивается, готовясь набросится на приветливо выданное топливо.
«Сидеть», — скриплю про себя мысленный приказ.
Сегодня мы не пьем. Нужно успеть перевернуть переговоры в нужное русло и добраться до Лены.
Образ смеющейся жены моментально всплывает в памяти. Сердце наполняется теплом, а под ребрами дрожит от предвкушения маленький щенок. Едва ли не подпрыгивает в ожидании обещанной вкусности за верно выполненную команду.
— Ты, Олег, Иуда, — причмокивает и недовольно косит рот. — Продал тех, кто тебе дорог, за тридцать серебренников. А после еще и нарушил данное слово, — морщится брезгливо, будто заметил на крае бокала слизняка. — Не по понятиям, парень.
— А вы тогда кто?
— И я Иуда, — кивает, соглашаясь. — Женя мой крестник, я перед богом его держал. А на защиту не встал. Поэтому и сижу с тобой здесь. Вину хочу искупить. От души, Олег, понимаешь?
— Тогда в чем разница? — хмыкаю и растираю напряженные плечи.
— Я себя виню, парень. А ты пытаешься осудить Санька за свои грехи. Думаешь, так легче станет, — цыкает и вздыхает тяжело, будто двадцать километров пешком в гору поднимался. — Только раскаяние тебе поможет, Олег. Прощение.
— При все уважении, Николай Игоревич. Ублюдок последние десять лет методично избивал собственного сына. В чем я здесь виноват?
Улыбается. По-доброму так, что неловко становится. Внутри кипит, грозится вырваться наружу вмиг распалившийся вулкан, а он смотрит, будто насквозь видит. Аж в мозгу щекотно.
— Но мстишь то ты ему не за это, — склоняет голову к плечу и хитро щурится.
В кишках холодеет, того и гляди выпадут осадки с элементами града. Привычная маска ложится на лицо, и перемена не укрывается от пронзительного взора собеседника. Николай Игоревич усмехается и откладывает в сторону сигару, прикладываясь к бокалу.
— Ну да ладно. Бог тебе судья, и мне тоже. Выкладывай, что я тебе должен за шанс снять с души бремя?
— То есть предложение о партнерстве вас не интересует? — уточняю, пораженный его реакцией, но вида не подаю.
— Ты не понял, — вздыхает беззлобно. — Я не буду с тобой сотрудничать, Олег. Дело принципа. Но я хочу помочь другу и крестнику. И за это сам готов заплатить любые деньги. Что от меня требуется?
— Как скажете, Николай Игоревич. Все очень просто. Мне нужна информация…
Итогом нашего разговора я удовлетворен более чем. Часть из того, что поведал Николай Игоревич я знал. Часть — невозможно связать как либо со старым козлом. Но среди всего изобилия, я насобирал еще несколько кусочков, которые с легкостью дополнят недостающую картинку в текущих махинациях старого козла.
Но, что самое главное, я узнал, что случилось с Лилей.
А значит в нужный момент козел сам выложит мне все, что потребуется.
Потому что если бы речь шла о Лене, я признался во всех смертных грехах.
Дождевые капли застилают лобовое стекло, когда яркая вспышка воспоминаний ударяет по глазам.
«У тебя стекло из ноги торчит!»
Дыхание перехватывает, а жесткая ладонь сжимает глотку в труху. Язык липнет к небу, а на голову обрушивается звуконепроницаемый купол.
— Нет, нет, нет, — шепчу, стараясь втянуть воздух. — Блядь, не сейчас.
Гадкий змей хихикает, а зверь обеспокоенно водит носом по ветру.
«Ну вот и куда ты, боже».
Сквозь красную пелену перед глазами съезжаю на обочину. У поворота, блядь. Но выхода нет. Ребра трещат от напора стонущих легких. Еще чуть-чуть, и они высохнут, как губка под палящим солнцем.
«На меня обопрись. Давай, Шершнев, что ты, как маленький».
Она рядом. Никуда не собирается уходить. Ей плевать на то, какой. Но я не верю. Не могу поверить в то, что она хочет быть с таким, как я. Потому что я жалкий, блядь, червь. Никто. Пустое место.
«Ну вот, гораздо лучше. Завтра тебе весь мозг сожру. Ложечкой, чайной. А сегодня что с тебя взять? Кстати, не знаешь, алкоголизм по наследству передается? Не хочу детей с перегаром, как у папочки»
Какой-то грохот. Машину качнуло, или мне показалось? Как я вообще могу что-то разобрать?
Пиздец. Ебанный ад, от которого мой мозг старательно меня оберегал, обрушивается в пяти киллометрах от дома Левицкого. Гребанные черти пихают меня вилами, а зверь ревет, требует выхода. Немедленно. Сейчас. Потому что иначе он сожрет меня изнутри. Я просто, блядь разорвусь.
— Эй, мужик! — стук в окно из другой реальности. — Ты другого места постоять не нашел, идиот?
«Пошла нахрен отсюда!»
Как в замедленной съемке вижу округлившиеся Ленины глаза. Я не успеваю среагировать, потому что мертвецки пьян. Не понимаю, что происходит. И только когда она, как сломанная кукла, валится по ступенькам вниз, мое сердце останавливается.
«Она могла умереть», — шипит злобная тварь на моей шее, стягивая смертельную удавку. — «Как Лиля».
Я не мог. Я не мог. Я не мог.
Но сделал.
— Слышь, придурок! — раздается, когда я с размаха распахиваю дверь.
Ярость тугой полиэтиленовой пленкой окутывает с ног до головы. Прошибает в пот, словно в бане и зарядом адреналина ударяет по венам. Она требует выхода, немедленного. Разорвать несчастную пленку и выбраться наружу. Начать дышать снова.
Но ничего не выходит. Агрессия окунает тело в распирающую дрожь и гневным рыком оседает на губах.
— Мужик, ты чего? — испуганно пятится раздражающий кусок дерьма. — Эй.
Хватаю урода за грудки. Перекошенная рожа старого козла замирает на лице незнакомца.
Ты, сука, виноват. Во всем, что со мной происходит.
— Олег! — летит смутно знакомый голос, и я разжимаю пальцы, пытаясь разглядеть торопящуюся ко мне темную фигуру. — Володь, ну ка подсоби мне. А вы, молодой человек, в машинку присядьте, в ногах правды нет. Приедут менты, там обсудим.
Глава 31
Лена
Глава 31. Лена
— Аленушка, а ты одна? — сонно потирает глаза тетя Таня.
Она кутается в бежевый плед, стоя на огромном крыльце. Сердце болезненно сжимается, словно пытается не напороться на острые шипы, застрявшие в ребрах. Вижу, как тетя Таня задерживает взгляд на воротах. Прекрасно понимаю, почему она вышла. Время почти час ночи, значит не спала. Ждала нашего возвращения и выскочила на улицу под шуршание колес моего такси.
«Что ты делаешь, Олег?» — гашу внутренний стон и уже привычно давлю улыбку.
Мы живем с ними всего ничего, а это уже второй раз, когда Олег, никого не предупредив, не возвращается домой.
— Да, задержалась на работе, — пожимаю плечами и прошмыгиваю в просторный коридор. — Аврал. Период сложный. У Олега вообще завал полный, теть Тань.
Она делает вид, что поверила. Я делаю вид, что не обижена. Сплошной театр абсурда, а режиссер где-то бродит, оставив актеров одних топтать сцену. Повинуясь какому-то внутреннему настрою, мы обе перемещаемся на кухню. Просторную, но светлую и уютную. В ней царит минимализм, что странно, ведь тетя Таня — очень яркая женщина. Ее любовь к мелким деталям, различным побрякушкам, вазочкам и благовониям, которые без единой пылинке расставлены по разным комнатам, словно задохнулась и умерла в пустой гладкой кухне.