Агрессор, тиран, абьюзер, наркоман. Псих. Но самое главное, что я не тот.
Не тот сын. Не тот муж. Не тот кто угодно, блядь.
Всплывающее напоминание на экране вызывает отчаянный стон.
«Сессия с терапевтом в 18:00. Подтверждаете встречу?»
— Похоже, мы не вывозим, — цокаю задумчиво и скидываю уведомление, раздражающим осадком выпадающее в легких.
Бестолку. Как и всегда.
Торможу, завидев вереницу красных стоп-сигналов.
Пробка в Лефортовском тоннеле не такое же уж и редкое явление. Многие тупят из-за потери связи, так как навигаторы сходят с ума. Не удивительно, ведь самый широкий тоннель в Европе построен под Яузой.
Почему я знаю? Потому что выучил каждый закоулок проклятого города, когда познакомился с Леной. Чтобы блеснуть, разговорить. Понравиться ей. Подальше спрятать с ее глаз то, что никто не должен видеть. Потому что надеялся, что приступы агрессии пройдут со временем.
Но так не работает.
Связь скачет, а я вижу новое сообщение от Лены. Похоже, звонила, пока я был вне доступа.
«Истеричка! Ты, Шершнев, невыносимый вредный мудак!» — светится на экране всплывающее окно.
Улыбаюсь. Потому что если орет — значит жива и здорова. Похоже, подумала, что я обиделся и выключил телефон. Будто мне пять лет, честное слово.
«О, нет. Она подумала, что ты разъебал его о чье-нибудь лицо», — шипит скользкая тварь. Мысленно хватаю противного червяка за морду и отшвыриваю подальше. Что он ядом капает? Только настроение какое-то забрезжило.
Игривое.
«Вынь телефон из задницы и набери», — летит следом, вызывая приступ неконтролируемого хохота.
«В тоннеле пробка. Выберусь — позвоню», — отправляю, а затем с минуту дожидаюсь загрузки.
Руки чешутся услышать любимый голос немедленно, но с таким качеством связи невозможно. Еще и толкаемся по пять миллиметров в минуту. Какой-то гандон давит на клаксон, играя на забитом вглубь раздражении.
«Что-то случилось?» — набиваю вопрос под влиянием плещущейся на поверхности тревоге. Она не отменяет переполняющей радости, но омрачает ее.
«Ты не злишься?» — прилетает за секунду до того, как мое сообщение доходит до Лены.
«Голосом расскажу. За рулем. Я в порядке», — догоняет следом.
«Нет, Лен, не злюсь. Кинь адрес — приеду».
Удивленно моргаю. Трясу головой, пытаясь вникнуть в суть вопроса… А затем ошарашенно кидаю взгляд в зеркало.
Я обеспокоен, взволнован и тревожусь, но… не злюсь. Нет распирающего грудь ощущения. Исчезла полиэтиленовая пленка, а сердце не грозит разорвать ребра. Да, несколько минут назад я был уверен, что накроет. Обычно, когда мне удавалось затолкать ярость поглубже, она оседала болезненным комком. Копилась и нарастала, подобно снежному шару. Пока, в один не самый прекрасный момент, не достигала своего апогея.
Но сейчас я не чувствую ничего из опасного. Разве что остатки раздражения да легкий осадок противной вибрации в теле. Усталость. Да, шатает, но… Это другое.
Мне легче.
«Да простят меня коллеги, но, Олег Константинович, поймите правильно. Когнитивно-поведенческая терапия не поможет. Самообман, истерия двадцать первого века. Попытка скотчем заклеить пробоину в идущем ко дну судне и выжать побольше денег. Терапия лишь поддержит прогресс медикаментозного лечения, облегчит острые углы, но не решит проблему. Понимаю страх перед препаратами с учетом развившейся зависимости в анамнезе. Но иначе бестолку. Вы будете чувствовать облегчение, бросать. И заново, как много раз до сегодня. Я возьмусь, но только вместе со специалистом другого профиля. Готов рекомендовать», — сказал хер знает какой по счету психотерапевт, Валентин Борисович.
Я отмахнулся. Потому что он выглядел таким же, как все. Тупым пожирателем денег для успокоения моей совести. Здесь еще собрался дружка какого-то покормить и фармкомпании за мой счет.
Только теперь я думаю иначе.
Нервно облизываю губы и с трудом нахожу контакты Валентина Борисовича.
В последний разговор мы договорились встретиться еще раз и решить вопрос по изменению плана лечения. Как и клиники. Она отлично мне знакома, ведь именно туда отправится на пожизненный стационар старый козел вместо заслуженных нар.
Если, конечно, Женя согласится на такой вариант.
Ну или если я раньше не пришибу ублюдка.
«Я согласен. Пришлите доступные слоты на следующую неделю», — печатаю и с чистой совестью отменяю прием.
Валентин Борисович прав. Бестолку. Ебаные психологи не могли ничего сделать за почти двадцать пять лет. А он понял корень проблемы за один раз. И сделал невозможное.
Я ему поверил.
В конце концов, хочу чувствовать себя хотя бы так, как сейчас. Не думать о том, куда спустить пар. Не видеть больше никогда боль и разочарование в глазах Лены. Мамы. Перестать драться с Лазарем по любому поводу.
Спокойно брать на руки детей. Никогда не думать о том, что когда-то они пострадают из-за меня.
Почему не попробовать? Впервые какой-то реальный шанс. Тем более, что половина моих знакомых на препаратах, и пока никого из них не записали в психи.
Вряд ли пара таблеток хуже, чем наркологическое отделение.
«Вторая городская больница. Еду туда. У Паши инсульт», — прилетает ответ от Лены.
А чертова пробка не желает двигаться с места.
Глава 36
Лена
Глава 36. Лена.
— Лена?
Шершавая ладонь царапает лежащую на столе руку и выводит из транса. Достаточно навязчиво и неприятно. В груди тлеет омерзение, будто кисть хвостом ударяет скользкая рыба и оставляет омерзительный след, а не красивый мужчина.
Главное, что мне неприятно. Настолько, что я едва сдерживаюсь, чтобы не запустить в озабоченное лицо нетронутой тарелкой. Потому что не хочу, чтобы меня так трогал кто-либо, кроме Олега.
Никогда.
Оказывается, жизнь настолько скоротечна, что в ней нет времени тратить ее на метания и глупости. Отчетливо поняла это, когда сидя у реанимации, тщательно разыскивала номера родителей Паши в его телефоне.
Состояние стабильно тяжелое.
В тридцать три года. Инсульт. Потому что не выдержал нагрузки, потому что слабые сосуды. Потому что никому и никогда не рассказывал ни о чем, что с ним происходило.
Мы сидели вместе с Катериной — женщиной, которая взяла трубку. Красивая, рыжеволосая, яркая, она терпеливо отвечала на мои вопросы. Вспомнила, откуда ее знала. Видела в клинике Сергея ни раз, когда приходила навещать Женю.
Она оставалась со мной, хотя я не просила. Выпросила карту Паши и заверила меня, что тот справится. Я ей поверила. На каком-то интуитивном уровне. Просто невозможно было не поверить.
Я нуждалась в поддержке, а Олег так и не приехал. Не потому что психанул — застрял в пробке. Какая-то крупная авария.
У страшных дверей с надписью «реанимация», я оставила обиды, страхи и сомнения. Будь, что будет. Я не хочу больше терять утекающее сквозь пальцы, подобно сухому песку, время.
Тайны когда-то страшного и непостижимого Олега Шершнева выплыли наружу внезапно. Наблюдения, слова друзей и близких схлопнулись и кодовый замок на огромном сейфе щелкнул. Скелеты вышли из шкафов и выстроились в стройный ряд, а разрозненная картинка собралась в пазл.
Я знаю, почему он такой. Понимаю, чего Олег боится, почему исчезает. Почему его так задевает сравнение с Лазаревым. Почему, несмотря на это, Олег сам идет к нему на помощь. Ненавидел мажоров, но от Жени не отходил ни на шаг. Я, наконец, поняла, о чем говорила тетя Тата. Разобралась, почему мой папа когда-то легко и просто принял Олега под крыло. И почему так рьяно защищал.
Мое сходство с Лилей, которое испугало его. Я решила, что это из-за того, что Александр Самуилович свихнулся, но нет.
И я, наконец, поняла, что для него значит семья.
Легкие наполняются отравляющим дымом. Я задыхаюсь и готова грызть локти от невозможности помочь.
Все, что могу — оставаться рядом. Столько, сколько возможно. Помочь разобраться с Александром Самуиловичем. Принять в себе то, от чего Олег так рьяно открещивается.