— Верю, — мурчу, на ощупь расстегивая мелкие пуговички рубашки. — Иди ко мне за заслуженной наградой…
— Отдашь на коленях, — фыркает и, несмотря на мое настойчивое приставание, ставит на пол и отстраняется.
Нет, ну что за противный? Я тут вся настроена, дальше некуда. Того и гляди струны порвутся от натяжения. А он что?
Невольно сглатываю ставшую вязкой, будто кисель, слюну. За последние дни я совершила несколько удивительных для себя открытий. Во-первых, оказывается, я обожаю делать минет. Фетишь у меня, блядь, на солноватый терпкий хрен имени Олега Шершнева. Даже сейчас от мыслей об огромном члене, скользящем в глотке, в трусах болезненно пульсирует в ожидании разрядки. Во-вторых, чувствую себя развратной шлюхой, но меня ужасно заводят унижения в постели.
Два в одном — флеш рояль.
Голова пухнет от количества вариантов мест, где Олег поставит меня на колени. Говнюк раскусил фишку и сам оттягивается по полной программе.
— Бука, — бурчу, прочищая сведенное спазмом горло, и скрещиваю на груди руки в немом протесте. — Глаза открываю?
— Да.
В сиянии огней не сразу удается сконцентрироваться. Яркие в темноте, словно живые светлячки, они путаются в фонарях и сетках гирлянд, опоясывающих высокую крышу шатра палубы. Но больше всего привлекает пейзаж. Теплоход, а это он без сомнений, мягко движется по волнам, демонстрируя невероятные виды ночной Москвы.
Я припадаю к борту и, словно маленькая девочка, подпрыгиваю на месте, едва не тыча пальцем во все, что попадается под руку. Невозможно оторваться. Как так вышло, что раньше я никогда не видела Москву так?
Некогда. Всегда было некогда. На многочисленных вечеринках на воде как-то не до видов. Слишком много забот: как подать себя, как облить кого-нибудь грязью.
И именно сейчас я замечаю тот огромный цикл изменений, что проделала со мной жизнь. Перевернув все с ног на голову, Олег с пинка вошел в нее и внезапно, оказалось, что навел порядок. Выстроил гармонию в хаосе и отдал ключи к совершенно новой мне.
— Олег, Олег, смотри! Воробьевы горы! — взвизгиваю в очередной раз, словно вижу впервый раз. — Ты видишь?
— Да, да, — задумчиво мурчит рядом и нежно целует в висок. — Шампанское?
— А еще и шампанское? — хмурюсь, будто не понимаю, о чем речь. — У меня так точно будет эндорфиновый передоз.
Олег обдает дыханием ухо, а я предвкушающе закусываю губу, когда огромная ладонь сжимает не скрытое огромным разрезом бедро.
— Ну тогда к ужину перейдем после твоих жарких благодарностей, — шепчет он и сжимает зубами до ярких вспышек мочку уха.
Нехорошее предчувствие, поселившееся в груди от изменившейся интонации его голоса давлю на ходу. Все в порядке. Мы, наконец-то, вдвоем.
И ничто не может нам помешать.
Глава 39
Олег
Глава 39. Олег
— Думаешь, они справятся?
Голос Сереги в наушниках пропитан беспокойством. Впервые вижу в нем такие явные эмоции. Благотворительный вечер на носу, мы пятнадцать раз переделывали сценарий, а теперь, когда все отрепетировано, Воробьева шатает.
— Не о чем волноваться, — зеваю, вглядываясь в расплывающиеся перед глазами цифры. — У ребят талант.
Шесть лет. Шесть последних лет старый козел обворовывает собственного друга, который так рьяно его защищает. Желание скинуть документы Николаю Игоревичу и Семену Вениаминовичу зудит на ладонях. Едва сдерживаюсь от глупости.
Я же не он.
Это наши терки. Я не знаю, чего хотел добиться мелочный ублюдок. Вероятно, подставить меня, ибо в тот период я получил акции холдинга и вошел в совет директоров.
— Олег, не забывай, они не просто дети, — выдыхает Сергей, пока я безуспешно пытаюсь отрыть последнюю связь между конечным счетом и началом. — Артур только недавно пережил новую операцию. Мальчик на коляске. Бессердечные твари будут смотреть на них, как на клоунов. Это большой стресс для мальчиков.
— Прекращай, неугомонный папаша, — фыркаю, барабаня пальцами по столу. — Выйдут. Исполнят одну песню. Уйдут. Я буду рядом с ними на сцене, вся группа будет рядом.
Серега вздыхает. Тяжело так, не хорошо. А я в очередной раз поражаюсь тому, насколько безграничные сердца у его большого семейства. Даже удивительно, в кого пошел Алексей Львович. Они с кузеном словно из разных вселенных.
Один — просчитанный до миллиметра старый жлоб, рвущий выгоду везде, где может. А второй печется за больных детей так, словно от этого зависит его жизнь. Я не сомневаюсь — Серегино сердце вмещает каждого маленького пациента. Он живет и умирает вместе с ними. Видимо, поэтому в тридцать семь лет его голова полностью седая, а на лице безэмоциональная маска.
Невозможно постоянно хоронить своих детей и при этом оставаться живым.
Хотя, некоторым насрать на существование собственных. И слава яйцам.
Лучше никакого отца, чем такой, как старый козел.
— Слушай, ты не сможешь держать их в коконе вечность, — говорю осторожно, прислушиваясь к неровному дыханию. — Парни пошли на это осознанно.
— Они не понимают, что такое, когда на тебя пялятся двести пар равнодушных глаз…
— Среди бессердечных тварей, будут вполне адекватные люди, — перебиваю зазвучавшее рычание. — Они зададут тренд, ты сам знаешь, как это работает. И кисломинные будут вынуждены не ударить в грязь лицом. Приятный бонус — их толстые кошельки. За счет которых ты после спасешь еще выводок таких же прекрасных детей.
— Если что-то пойдет не так — мы сворачиваем.
— Конечно.
— Даже если выступление началось.
— Да, да, Серег. Все будет в порядке, — зеваю и трясу головой, растирая уставшие глаза. — Готовься уже к свадьбе и ни о чем не думай. У Левицкого все схвачено.
— Ты приглашен, помнишь? — переключается друг, а я вздыхаю и поджимаю губы.
Странная ситуация со всех сторон. Катя, похоже, уверена, что наш брак фикция. Поэтому Лене приглашение выдала лично. На старую фамилию. Серега в какую-то из репетиций сказал, что на свадьбе дресс-код. И очень удивился, когда обнаружил, что меня нет даже в списке приглашенных.
Неплохо, блядь.
И Лена ни слова не сказала.
Думать о том, что все это значит, не хочу. Лена в своем репертуаре: думает одно, делает второе, говорит третье.
А я просто хочу немного спокойствия. И так последние недели слишком напряженные. Единственная тихая гавань — любимая женщина дома.
Не хочет идти к подруге на свадьбу со мной, значит не пойду.
— Слушай, у меня другие планы, ты же знаешь, — цыкаю раздраженно, отодвинув ноутбук. — Работы много.
Переход на таблетки как по мне, делает только хуже. Перепады настроения, апатия, взрывы. Херачит напалмом и сразу, едва успеваю свалить из дома. Но Валентин Борисович говорит, что после длительного перерыва, это нормально и пока рано корректировать лечение.
Хотя бы неделя полная должна пройти.
— Шершнев, ты друг мне или где? Лена опять же заскучает. А она так старалась сделать красиво.
— Ну так у тебя там Алексей Львович в качестве развлечения, — шиплю и осекаюсь, сдерживая рвущуюся наружу злость. — Серег, правда, некогда. Давай, увидимся на вечере.
Я отключаюсь, не дожидаясь ответа. В голове зудит перебитая линия старых связей, рассыпаются искрами рваные провода.
Двигаю ноутбук ближе и тру отекшие за бессонную ночь веки. До вечера успею выспаться.
— Доброе утро, — шепчет на ухо Лена, а я вздрагиваю от неожиданности. — Снова работаешь?
Она обвивает прохладными руками меня за талию, а по телу рассыпается мелкая сеть мурашек. С удовольствием потягиваюсь и поворачиваюсь за коротким поцелуем. Есть какая-то особая интимность в таких моментах. Ценность, выше которой сложно что-то представить в жизни. Лена довольно мурчит, когда я прикусываю нежные губы, и трется носом о щеку.
— Немного осталось, — перехватываю тонкую кисть и переплетаю наши пальцы, забирая себе ее уверенность.
— Помочь?
Она кладет подбородок мне на плечо. Замечаю знакомый блеск в лазурных радужках. Так светится интерес. Когда мы работали вместе, я видел его постоянно. Пожалуй, меня подкупает именно он.