На первое время надо придумать, как отправить ее подальше. На острова куда-нибудь. Еще лучше без связи. Иначе просто сорвусь в первый же день.
«Не смогу без нее. Сдохну», — скулит запертый за толстый барьер зверь, положив огромную голову на перебитые о неприступную стену лапами. А у его ног, свернувшись кольцами, на меня с упреком косится чешуйчатый шнурок.
Не лезет. Делает вид, что толстый барьер мешает ему выползти. Но я знаю, что стоит ослабить контроль, тварь выберется и замет излюбленное место у меня на шее.
«Давай нахер все, а?» — шипит, высунув двойной язык. А я замечаю в изумрудных глазах страх.
«Нет, мне то что? Мне ничего. Зверюшку жалко. Прикипел к нему», — активно отмахивается хвостом.
И мне жалко.
Со стоном поддаюсь шипящей твари и тянусь к телефону. Смахиваю несколько пропущенных от Сергея и Кати. Потом перезвоню, а то забуду.
В ворохе заметок нахожу нужную ветку. Ставлю галочку на следующий прием рассказать о размышлениях Валентину Борисовичу. В конце концов, сейчас я на препаратах, где-то, может, не соображаю. Он врач. Вот пусть или вылечит меня уже, или скажет, что делать. Они же в этом разбираются?
«Ты точно знаешь, кто разбирается», — вздыхает измученный голос разума, но я отмахиваюсь. Еще не хватает мне советов уебка, изуродавшего жизнь своим близким.
Отчаянная трель звонка сбивает с мысли.
— Да, блядь. Маруся, кто пришел?
— Екатерина Воробьева, — отвечает умная станция по системе распознавания лиц.
— Открой, — зеваю, и, закатив глаза, поднимаюсь с места и лениво иду ко входу.
— Дверь открыта, — раздается механический голос уведомляя о том, что Катя зашла на территорию.
Что забыла жена Сереги? Только почему-то ускоряю шаг, когда отчаянный барабанный стук сотрясает тяжелую железную дверь. Сердце колошматит о ребра, едва сталкиваюсь взглядом с переполненными тревогой карими радужками.
Катя, обняв себя руками, стоит и трясется на пороге, как перепуганная мышь. Длинные волосы облепили взмокшее раскрасневшееся лицо, а обтянутая рубашкой грудь тяжело вздымается от частых хриплых вздохов.
— Что случилось? — хмурюсь, пытаясь разобрать что-либо из тяжелой тревоги, исходящей от испуганной девушки.
— Там Женя, — она заикается и кашляет, растирая горло. — Олег Константинович, он…
Машет в сторону Лазаревского дома. Едва может говорить, вибрирует, словно попала под проливной дождь, хотя на улице жара. А у нее зуб на зуб не попадает.
И у меня тоже. Волосы на затылке встают дыбом.
— Кать, быстрее. Что с Женей? — хватаю девчонку за плечи и встряхиваю. — Ну⁈
— Опять, — квакает, распахнув огромные стремительно наполняются влагой глаза. — Ему плохо. Ани нет. Мы у них были, а ему что-то написали. И все… Сережа сказал бежать к вам, а сам с ним остался…
Оставшиеся слова тонут в прорвавшемся потоке слез. Катя едва держится на ногах, и я с трудом подавляю желание закинуть девушку в дом и унестись вперед туда, куда рвутся через барьеры все сущности в моей голове.
Потому что это Женя. И случился пиздец. Снова.
— Маруся, дай права администратора Екатерине Воробьевой, — под яростный стук пульса в голове пихаю ошарашенную девушку в дом. — Держи телефон, он тебя распознает. Найти контакт Валентина Борисовича и дозвонись до него. Скажешь, что я попросил приехать. Он поймет. Сиди здесь и жди Лену. Будет звонить — ответишь и расскажешь. Если что-то нужно, бери или спроси у Маруси. Хорошо?
— Да, — кивает и судорожно всхлипывает, размазывая слезы. — Помогите ему, пожалуйста.
Мне бы кто помог.
Но я не слышу собственной ярости за гулом ветра в ушах. В тапочках и домашних штанах я лечу со скоростью света туда, где стоит припаркованная машина Сергея. Срал я, какие новости завтра будут транслировать СМИ. Плевать, какие сплетни переберут стервозные твари, заполонившие когда-то тихий и уютный поселок.
Потому что Женя моя семья. Больше, чем лучший друг. И как бы я не сопротивлялся правде, он значит для меня слишком много.
Я не позволю еще одному Лазареву свалиться в темноту.
Глава 46
Олег
Глава 46. Олег
— Как он?
Манная каша стремительно набухает. И в кастрюле. И в моей голове. Потому что нет другого объяснения, какого хрена я поднял трубку на звонок старого козла.
Естественно, за несколько дней он выяснил, что произошло с его любимым сыночком. Николай Игоревич сдал, уверен. Ибо Леве я позвонил в первую же ночь, когда дежурил у кровати спящего под конской дозой транквилизатора Жени.
Аня ушла, ничего не объяснив. Отправила единственное сообщение. Не отвечает никому из нас на звонки. Я надеялся, что хотя бы Саня сможет до нее достучаться. В конце концов, даже в самом ебанном настроении, воробей не забьет хуй на работу. Слишком ответственная.
Тетя Зи информирует маму о том, что она в порядке. Относительном. Но большего не говорит. А мы все дружно сходим с ума. Потому что Женя повис на волоске от психушки.
Теперь я трачу последние отведенные с Леной дни на то, чтобы играть в няньку. Просто заебись. И хотя мы видимся, но этих редких моментов чертовски мало.
Очень.
— Лучше, — выдавливаю сквозь сдавленный хрип и нервно поправляю торчащий в ухе наушник. — Большую часть времени спит.
— Кормишь чем? У Жени слабый желудок. И у него аллергия на орехи. И…
— Как-нибудь без тебя разберемся. — огрызаюсь зло, разбрызгивая вокруг сцеженный яд.
— Ты, блядь, не рычи, щенок, а слушай! — рявкает, вызывая яростный рев в груди. — Как тебя, ублюдка, Лена терпит. Про аллергию на орехи запомнил?
С трудом втягиваю воздух. Едва успею стянуть кашу с огня, чтобы не прикипела. На удивление, вышла без комочков.
Терпеть ее не могу. Но Лена, Женя и Кирилл обожают. Видимо, прокачал скилл.
— Не слышу, — шипит ублюдок растревоженной змеей.
— Да, — скриплю, сосредоточившись на ровном дыхании.
Какого черта вообще с ним говорю? Послать на хуй и дело с концом.
Но, когда дело касается Жени, терплю. Прошлый раз, пока Женя лежал в больнице, мы тоже периодически созванивались. И я, блядь, не знал. Виню себя за это или благодарю.
Скорее, второе Потому что в моменты шаткого перемирия, старый козел не трогал его. Доверял, видимо, мне где-то. А может просто боялся, черт знает.
— Молодец, — внезапно тихо сипит Самуилович, а затем кашляет. — Может, что нужно? Лекарства какие? Давай приеду?
«Только попробуй — костей не соберешь!» — рвется с цепи взбесившийся за секунду зверь.
— Нет, — отрезаю коротко вслух и тянусь за сковородкой.
В желудке голодно урчит, но есть мерзкую белую дрянь я отказываюсь. Пожарить пару-тройку яиц — самое то.
Да и нужно чем-то занять руки, пока старый козел не исчерпает запас отцовской любви. Иначе, взбешенный, разнесу что-нибудь воробушку на кухне. А она за это мне потом череп раскроит без анестезии.
Если вернется в дом.
— Он из-за Кати? — шмыгает носом старый козел, будто вопрос причиняет ему моральное неудобство.
— Нет.
— Значит та девчонка, — вздыхает с натугой и скрипит зубами, вызывая у меня приступ изжоги. — Давно ее знаешь?
— Лет двадцать, если не больше, — рассеянно пожимаю плечами и разбиваю тонкую скорлупу о край раскаленной сковороды.
— Ну и что скажешь?
Вопрос ставит в тупик. Задумчиво хмурюсь и прислушиваюсь к свистящему дыханию на той стороне. Нервно сглатываю и растетенной стучу лопаткой по краю сковороды.
Ему нужно мое мнение?
А на хуй не сходить?
— Олег?
— Не понимаю, что ты хочешь услышать.
— Она будет с ним, когда станет совсем плохо?
Не понимаю, почему не могу остановиться на сказанном. Разорвать связь, которая отдает трупным смрадом. Ломаные фразы, короткие фразы, будто у пятилетнего ребенка. Кирюша говорит складнее, чем я сейчас, выдавливая каждый звук. В горле пересыхает, слова идут через наждачку и царапают тонкие стены в мясо. Но я не могу остановиться. Сглатываю горью слюну и прислушиваюсь к неровному дыханию на той стороне.