— Вроде того, — задумчиво отвечает Олег, растирая переносицу до тревожной красноты. — Так нужно для нашего будущего.
— Хорошо, — морщусь и потираю плечи.
Олег привлекает меня к себе быстро и порывисто. Целует жадно, зарывается пальцами в волосы. Только странный холод так никуда и не уходит.
Глава 48
Олег
Глава 48. Олег
— Людвиг, боже, боже, ты же взял мой красный чемодан? — звякнув браслетами, мама посылает уничтожающий взгляд в сторону побелевшего работника ленты. — Молодой человек, проверьте еще раз.
— Тат, он синий, — устало вздыхает придушенный счастьем и желтым платком Людвиг и косится на меня.
Семен Вениаминович изображает глубокий обморок в инвалидной коляске последние пять минут, чем очень меня выручает. Киваю на него демонстрируя, что предельно занят. На пару с притворно обеспокоенной тещей, то подкидываем ему нашатырь, то брызгаем водой. Он морщится и в любую секунду готовится провалить идеально выстроенный план. Но рык Ираиды Васильевны моментально отправляет тестя обратно в нокаут.
— Ты хочешь сказать, что я выжила из ума?
— Тат…
— Аленушка, ты видишь, с кем мне приходится жить? Боже, боже, за что такие муки! Кто главный у вас? Зовите быстро. Сейчас я ему мигом расскажу, как нужно обращаться с пассажирами бизнес-класса. Бардак развели. И позовите уже в конце-концов врача! Идиоты. Не аэропорт, а курятник.
В семь утра аэропорт Пулково явно не ждал нашу делегацию из шести человек.
Собрались стихийно. После моего разговора с Аней о необходимости обсудить сложившуюся ситуацию с Женей и во всем разобраться, вечером купили билеты и улетели, оставив семью Лазаревых-Вишневских под бдительным надзором тети Зи и Левы.
— Пап, прекрати чесать ногу. Заметно, — шикает подоспевшая к нам Лена и поправляет широкополую шляпу.
— Еще две минуты в обмороке, и я захраплю, — не двигая губами, шепчет Семен Вениаминович.
— Сема, ну ка, — цыкает Ираида Васильевна, то и дело кидая подозрительный взгляд в сторону увлеченной скандалом мамы. — Бог терпел, нам велел. Давай, не зли меня, обратись трупиком.
— Может мне и не дышать?
— Было бы прекрасно.
Под мирное переругивание родных, Лена обвивает меня руками за талию, а я привычно прижимаю к себе. С удовольствием втягиваю любимый запах и нежно щекочу тонкие ребра.
Идея провести немного времени в северной столице большой компанией очень понравилась Лене. Да и мне, признаться, хотелось развеяться. Сменить обстановку, ненадолго отложить дела в сторону.
«Ты слишком много работаешь, Олег. Твоего отца ни к чему хорошему это не привело», — сказал Николай Игоревич в наш последний разговор.
Мой врач с ним согласился. Нервное напряжение за последние дни усилилось, провоцируя приступы. Пусть и удавалось избегать жертв, но не вечно же. Рано или поздно я снова кому-нибудь наврежу.
Или сорвусь на Лену, что в сто раз хуже.
— И надолго это? — шепчет Лена, приподнявшись на цыпочках.
— Часа на полтора. После выяснится, что чемодан был синий, а второй она брать передумала, ибо едем всего на три дня. Виноват в этом, конечно, Людвиг, авиакомпания и я.
Обхватывает мое лицо двумя пальцами и морщится. Разглядывает что-то, а затем тянется и медленно прикасается к веку, пока я таю под ее взглядом и погружаюсь в размышления.
Даже удивительно, что именно Николай Игоревич из двух друзей старого козла за прошедшее время не принимал моего существования. Казалось, кому как не Коле Левому понимать неидеальность человеческой природы. Но, похоже, его желание уберечь друга от, видимо, травмирующих того событий, с которыми было связано и мое рождение, в свое время достигло критической точки.
Смешно.
Семен Вениаминович же принял, как родного.
— Что насчет нас? — хихикает, не теряя сосредоточенности.
— Вы святые и непогрешимые по определению. Но лучше держаться подальше. А то зацепит по касательной, нимб заляпаете. Что там?
— Ресничка, — поясняет, подув на палец. — Уже сняла.
Растворяюсь в милой суете родных и близких. Ожидание неизбежного конца отступает на задний фон. Будто сняли с плеч набитый цементом мешок. Я отлично помню, сколько он весит. Хотя и не могу поблагодарить себя за такое прошлое.
С миллионом долларов в кармане можно было расслабиться. Но тогда я вложил деньги в землю и маленький дом поклявшись, что когда-нибудь он станет нашим с Леной семейным гнездом. Еще часть денег ушло на изменения внешности, которое в дальнейшем сыграло не последнюю роль в моей раскрутке. Оставшиеся же средства положил на счет под проценты и не прикасался больше.
Ни разу за прошедшие годы.
Каждая заработанная копейка — моя. Потом и кровью, я выгрызал место, которое с легкостью мог получить. Я просто исправил ошибки природы.
Но это не мешает чувствовать себя виноватым.
Я осуждаю Николая Игоревича и Семена Вениаминовича за неучастие. За то, что они не настояли на лечении старого козла. Не забрали у него Женю. За то, что мы с мамой доедали последний хер без хлеба, пока она горбатилась на трех работах, калеча свою молодость.
Но и себя я осуждаю за тоже самое.
«Почему не сказал? Почему молчал?»
Шепот Ани так и стоит в голове. Узнав, что я брат Жени, она была ошарашена. Но еще больше удивилась, когда поняла, что ее возлюбленный не в курсе наличия родственничка в моем лице.
А я не знаю, как объяснить ей, что бросил его также, как все. Оставил одного разбираться с папашей-тираном, когда мог помочь. Знал, как, но отошел в сторону. Понадеялся на честное слово старого козла.
Какой я, блядь, брат после этого?
Вибрация телефона застает меня у такси.
— Снова работа, — страдальчески закатывает глаза Лена и скидывает шляпку на заднее сиденье.
— Минуту, принцесса, и раб снова в твоем распоряжении, — чмокаю тонкий кончик носа и, не глядя на экран, поднимаю трубку. — Да.
— Самуилович у Лазаря, — голос Сани рубит с размаха тупым топором прямо по ребрам. — Сейчас за Аней еду.
Лена обеспокоенно сводит брови, пока я судорожно оборачиваюсь.
Блядь! Чувствует, тварь, что ли.
Но за злостью и яростью кроется горькое облако затаившегося отчаяния. Оно звенит, напирает и накрапывает, обдавая внутренности серной кислотой. Инстинктивно сжимаю Ленину руку, пока сердце в груди покрывается сетью глубоких трещин. Словно пересушенная почва, мягкая плоть расходится и образует глубокие кровоточащие рытвины.
А я просто утопающий, хватающийся за последнюю соломинку.
Почему именно сейчас⁈
— Я в Питере. Можешь прислать к Жене охрану? Сейчас узнаю, во сколько обратный рейс, — судорожно стискиваю Ленины пальцы и тяну к лицу.
Сердце тормозит. Будто попадает в тугое расплавленное месиво, в котором невозможно двигаться быстро. Каждый вдох причиняет боль, а я жадно впиваюсь взглядом в растревоженное Ленино лицо.
Сука, ну почему сегодня⁈
— Машина уже едет, и мы с Аней туда же.
— Не пускай ее одну.
— А то без тебя не догадался! — рычит с плохо скрываемым бешенством. — Ты лучше скажи, со старым козлом…
Остаток фразы я практически не слышу. Потому что цепляюсь за каждую деталь любимых черт. Впитываю успокаивающую улыбку, заряжаюсь солнечным светом, играющим в золотистых локонах. Жадно втягиваю аромат звенящего ландыша.
И судорожно сглатываю подкатывающий ком.
— Скажи Жене, что мне нужен ответ. Сейчас. И вези старого козла ко мне в офис. Я успею вернуться.
Лена расстроенно поджимает губы, но гладит по лицу в немой поддержке. Трусь о нежную ладонь щетиной под рев взбесившегося зверя.
Шею пережимает тугая удавка, а под ногами раскачивается скрипучий табурет. Я судорожно глотаю последние вдохи, под треск раздробленных в труху ребер.
«Я сдохну без нее?»
Вопрос Жени жужжит в ушах. Я обещал ему, что нет. Что он справится, что как бы не сложилась дальнейшие отношения с Аней, все будет хорошо.