Стопроцентным владельцем холдинга папы теперь являюсь я. Никаких акционеров, Олег выкупил бизнес полностью и вернул в семью. Папа назначен обратно на должность генерального директора. Новый дом моих родителей тоже принадлежит мне. Как и их старый дом. И наш с Олегом, вместе с двумя квартирами, о которых я даже ничего не знала, переоформлены на меня.
Голова кружится, а дыхание спирает от свалившегося на грудь пресса, когда я прикасаюсь к увесистой папке. Брачный договор задним числом и подписанные Олегом документы на развод. Общий смысл понятен — имущество, оформленное на меня, остаётся мне.
Со стоном сползаю на кровать. В висках долбит, а колени дрожат. Будто во мне литра два совсем не элитного алкоголя. Тремор мешает читать дальше, как и злые слезы, что обжигают сетчатку глаз. Я с трудом давлю их глубже и с сипом тяну ставший густым воздух. Он щиплет слизистую и застревает в глотке. Возле распирающего горло кома, покрытого противной вязкой слизью и мешающего сглотнуть.
Смутно знакомый запечатанный крафтовый конверт мозолит глаза, но я оставляю его на последок. Желание убить собственного мужа с особой жестокостью слишком велико. Особенно, когда дрожащие пальцы подхватывают билет. На Мальдивы. Какая прелесть.
— Совсем страх потерял, — шиплю, едва удерживаясь от того, чтобы разорвать проклятые бумаги.
Они еще мне пригодятся. В задницу ему утрамбую, блядь!
Идиот.
Тру виски в попытке избавиться от простреливающей боли. Она сковывает тело и не дает нормально вздохнуть. Еще я безумно зла. Нет, я в ебаной ярости!
Потому что на глаза попадается записка.
«Ты свободна. Прости за все».
— Все? Все⁈ То есть, блядь, вот так вот⁈ — кричу в слепой ярости воздух и, не сдерживаясь больше, швыряю чертовы бумаги в стену. — Ты кретин, Шершнев! Непрошибаемый дебил! В глаза мне это скажи! Меня ты спросил, чего я хочу⁈ Засунь в жопу себе свои подачки! На тебе, развод! Холдинг? Подавись, блядь! А это что еще за…
Рука замирает, когда подушечек касается шершавая поверхность. Запечатанный маленький конверт со знакомой эмблемой клиники, в которой когда-то меня поставили на учет. Он весь потерт, измят, выпрямлен после. Даже логотип местами поблек и выцвел, но я узнаю его.
Тест ДНК. Олега и нашего неродившегося ребенка. И он не открыт.
«Я знаю, что он мой».
Короткая приписка от руки. Кривая и быстрая. Местами ручка порвала истерзанную бумагу до дыр. Будто Олег до последнего отговаривал себя это не делать.
В носу щиплет. Соленые капли скользят из-под век, но я запрокидываю голову и швыряю конверт следом. Ровно в момент, когда на телефоне высвечивается короткое уведомление.
«Дочка, не волнуйся. Я все знаю. Лежик у нас, спит. Завтра пущу на фарш. Решай, как считаешь нужным».
Хоть кто-то не сомневается в моих к нему чувствах. За небольшое время, проведенное бок о бок, тетя Таня прекрасно убедилась: ее сын — единственный мужчина, который мне нужен.
«Я отпустила», — всплывают в памяти ее давние слова. Она любила Александра Самуиловича. Но есть вещи, с которыми невозможно жить.
Кошусь на разбросанные бумаги и на автомате подбираю чертов конверт. Разглаживаю его на коленях и задумчиво обвожу буквы.
У нас скоро родятся дети.
Как они справятся с папиным вечным недоверием? С упреками и обидами? С моими истериками? Столько времени прошло, но он не верит в мои чувства.
— И что нам делать? — спрашиваю, задумчиво вгрызаясь в нижнюю губу.
Я жду знака. Подсказки, черт возьми. Хоть чего-нибудь, что подскажет, как закончить вечное хождение по кругу его комплексов. Я ждала, что завершение их дел с Александром Самуиловичем разрешит ситуацию, но и это не помогло.
Он просто ушел.
Когда телефон вибрирует вновь, я отвечаю не задумываясь. Но когда слышу знакомый голос в трубке, волосы на затылке встают дыбом а с губ срывается непроизвольный рык. Я обращаюсь в защиту и стискиваю чертов аппарат до хруста.
— Не клади трубку, — хрипит на той стороне, а в ушах звенит предупреждающая сирена.
— Что. Вам. Нужно? — шиплю, инстинктивно сильнее прижимая ладонь к животу.
— Мы не договорили в прошлый раз, — кашляет, а я сипло выдыхаю, стискивая зудящие костяшки до хруста. — Лена, я был не в себе и напугал тебя. Прости.
— Не хочу говорить. Не сейчас, — трясу головой, сгоняя зуд от неприятных мурашек, что скачут по телу испуганными зайцами.
У них даже голоса похожи.
— Ты же знаешь меня. Должна помнить другим, на руках у меня выросла. Дай две минуты. Это про Олега….
— Я. Ничего. Не хочу слушать! — рявкаю, срываясь с места. — Катитесь в ад, ясно⁈ Разбирайтесь без меня и моих детей! Надоело! Как вы все мне осточертели! Вы знаете, что вывез ваш сынок? Он же ваш сын, да?
— Судя по всему, на этот раз ушел он, — спокойно хмыкает Александр Самуилович, а я замираю в растерянности. — Неприятное ощущение, да?
— Неприятное⁈
— То, что нужно, — цокает Александр Самуилович довольно. — Как ты думаешь, человек, выросший без любви, как узнает ее со стороны?
Хлопаю ресницами в недоумении и медленно опускаюсь обратно на кровать.
Крошечные пазлы трясуться, выходят из неверных пазов и выстраиваются передо мной в стройный ряд. Остается только найти правильное место.
— Он не верит мне, — говорю, мысленно дергая маленький кусочек. — У Жени так же работает.
— Да. Поэтому в прошлый раз я нашел тебя в какой-то зажопинской халупе. У Павла хорошая помощница, только болтливая. Таким людям лучше сразу объяснять, что, где и за кого, а то путаница возникает, — сбивается, а я с удивлением понимаю, что похоже он сверяется с часами. — Только не тебе, а в твои чувства. Почему — знаешь?
— Да, — медленно примеряю блестящий кусок к открывшемуся окошку, а затем отбиваю в сторону. — Стоп.
Картинка складывается быстро. Стремительно встают в пазы нужные детали, а перед глазами, наконец, готовое решение.
Дело не во мне, не в дяде Саше. Не в родителях Олега или еще в чем-то. Он понимает любовь через боль. Так было с Женей, Аней. Мамой. С ним. Он понял, что любит меня, когда сам чуть не умер.
Потому что пока я наблюдала за абсолютным счастьем моих родителей, Олег смотрел на брошенного одинокого отца и собирающую себя заново мать.
Еще он боится этой боли. Отрубить же руку самому проще, чем ждать, когда и в какой день ее отсекут под корень?
Отлично. Зарублю двух зайцев одним ударом.
— Ну ничего, милый. Я тебе устрою, блядь, терапию. На двадцать лет вперед хватит, — шиплю яростно и решительно, а в трубке раздается кашель.
— Не сомневаюсь, — смеется мой собеседник, пока я судорожно подбираю бумаги с пола. — Лена, подумай хорошо. Потом выход будет только в окно. Как я Семе в глаза смотреть буду?
— Чувство юмора у вас с годами не изменилось, — вздыхаю и осторожно раскладываю листы. — Поправляйтесь.
— Постараюсь.
Глава 52
Олег
Глава 52. Олег
Месяц спустя
— «Твой брат хочет меня отравить», — зачитывает вслух сообщение из общего чата Женя, неспешно потягивая апельсиновый сок. — «Я не могу жрать, бл… авокадо, эту протертую паровую ху… авокадо!». Может, сам ответишь?
— Пошел он на х… авокадо!
— Пизда, весело вам, — ржет Саня, согнувшись пополам.
Полирует задницей мою кухню, жонглируя апельсинами. Клоун, что с него взять? Но смотрю с легкой завистью. В Сане сил и легкости, хоть отбавляй. Сияет отполированной сковородой на солнце. И, похоже, в ближайшее время женится. По крайней мере именно эту новость он приперся сообщить сутра. Вместе с Женей, с которым они, наконец, помирились.
Новоиспеченная госпожа Лазарева Анна Эдуардовна успела с радостными новостями раньше. Еще вчера вечером обиженный на меня воробей царапнул клювом, что даже у черного дракона появились мозги, а я как был дебилом, так дебилом и умру. Обязательно один и с выклеванной печенью.