— Прошу встать вашу жену в последний раз на то место, где ее настигла пуля! — почти приказал он. — А теперь давай мне, товарищ Афанасьев… Да не рулетку, а нитки!
Клубок домашних суровых ниток, припасенный Афанасьевым, размотали, и Лисянский попросил покрепче натянуть конец. Потом стал распоряжаться:
— Скажем, я стреляю от этого косяка… Натягивай, Ефим!
— Не получается, Евгений Константинович, косяк мешает. Вы отойдите к другому косяку.
— Пожалуйста… Натягивай, натягивай! — подбадривал Лисянский.
— Все равно сантиметров десять не хватает. Опять дверной косяк мешает. Задевает его нитка…
На этот раз Лисянский запрыгнул в дом через окно,
— И не получится! Правду я говорю, Червяков?
— Я в вашем деле не понимаю, вы уж сами разбирайтесь…
— Ты же фронтовик. Соображать должен! — сдержанно упрекнул его Евгений Константинович. — Скажи, в тот вечер у тебя гостей в доме не было?
— Никого не было.
— Странно… Теперь идемте сюда, — пригласил Лисянский всех в ту комнату, где все еще стояла Анна Червякова. — Объясните мне, Червяков, как пуля, которая ногу вашей жены могла прострелить, не иначе как пробив косяк двери, еще и в подушку угодила.
Червяков только пожал плечами.
— Давай попробуем и в этом разобраться… У меня вот в кармане бумажечка есть, которую сегодня медицинская комиссия выдала после обследования твоей жены. В ней сказано, что пуля пробила ногу вот в каком направлении… — И следователь, встав рядом с Червяковой, показал, как прошла пуля. — Видишь?
— Ну, вижу…
— А теперь, — он показал ему место на столике, — положи сюда револьвер, из которого ты чуть не убил свою жену!..
Прокопий Червяков еще не успел раскрыть рта, как Анна заголосила на весь дом.
— Вызывай машину, Ефим, — устало сказал Евгений Константинович Лисянский. — А вы, Червяков, успокойте свою супругу.
12
В Зайковском отделении милиции Червяков рассказал, что револьвер привез, демобилизовавшись после войны.
— По молодости и по глупости притащил за собой. А потом женился, сдавать в милицию побоялся и выбрасывать было жалко. В то время, когда всему случиться, попался он мне на глаза. Решил почистить. За тем самым столиком и сидел… Но, видно, один патрон в барабане оставил. Выстрелил…
Боясь ответственности, убедившись, что ранение у жены легкое, Червяков сделал ложное заявление о нападении на свой дом. А чтобы направить следствие по ложному пути, выбросил на огород завалявшийся случайно патрон от «ТТ» с испорченным капсюлем. Возможно, следствие не заблудилось бы так надолго, если бы происшествие не совпало с отъездом Ширяева и Гилева, пользовавшихся в Красногвардейске славой хулиганов и пьяниц.
После трагического выстрела Червяков в ту же ночь по пути в больницу выбросил револьвер в пруд.
Всех тяжелее эту историю переносил Ефим Афанасьев. В Зайково, куда Червякова взяли под арест, Евгений Константинович был свидетелем их последнего разговора.
— Подлецом ты оказался, Прокопий, — говорил Ефим не столько со строгостью, сколько с сожалением. — И вовсе не оттого, что чуть свою жену не порешил, а из-за того, что трусостью своей мелкой и недоверием к закону столько людей из-за себя в грязную канитель затянул, чуть доброе имя у поселка не отнял, Принес бы это старье ко мне, помог бы я тебе, как человеку сознательному, правильное заявление написать, тем бы и кончилось. А ты свой грех хотел прикрыть, чьим-то именем, а сам чистеньким остаться… И просчитался, так тебе и надо. Теперь срок получишь сразу за все: и за незаконное оружие, и за увечье, которое нанес жене, и за обман органов. Все тебе подытожат. Я, конечно, соберу в Красногвардейске собрание, расскажу людям, какой ты оказался, хотя и жалко мне Анну, ни в чем не повинную… Хорошо, что сын у тебя не дома живет, а учится. А то каково бы ему было от твоей теперешней славы? Трус, в общем, ты и еще — дурак… И не может быть тебе никакого снисхождения.
13
Давно нет Зайковского райотдела милиции. С укрупнением районов отошла его территория к Ирбитскому району. А в милиции расследование Лисянским дела в Красногвардейске помнят.
И важно не то, что тогда из уголовной статистики было исключено тяжкое преступление.
Главное в другом: многие увидели тогда, что всякий успех в следственном деле приходит не от умозрительных заключений или оперативного чародейства, а от умения анализировать обстоятельства, исключать все случайное, что сопутствует преступлению. Так и поступил Лисянский, увидев единственное реальное объяснение той загадки.