Охота курить, да спички и сигареты у меня отобрали на входе в отделение.
Беру книгу, лежащую на подоконнике. Это «Всадник без головы» Майна Рида, ее я читал когда-то в детстве, но эту читать невозможно – в ней отсутствует больше половины страниц, вырванных в случайном порядке. Видимо эта книга используется населением палаты на туалет, и используется достаточно давно. От нечего делать подхожу к лежащему в левом углу и завязываю разговор. Сообщаю свою статью, сколько и где провел время в тюрьме, короче сообщаю о себе сведения, которые принято сообщать в местах заключения. Аккуратно интересуюсь, а за что он попал сюда. Максим, а так звали моего собеседника, без всякого зазрения совести начинает рассказывать о себе и что именно он натворил. От удивления моя нижняя челюсть отваливается чуть ли не до пола и складывается ощущение, что волосы у меня на голове зашевелились.
Максим – куроеб. Да, да, случай свел меня с зоофилом такого направления, что не поверишь, если сам не увидишь. Максим был регулярным клиентом «психушек» в течение целого ряда лет. После каждой выписки он заходит дома в курятник, выбирает (цитирую) «самую красивую курицу» (интересно, по каким признакам) и совокупляется с ней, держа руками за крылья. Курица, естественно, отдает после этого богу душу и Максим выкидывает ее тельце в близлежайший пруд. Куры уже знают своего мучителя при входе его в сарай и стараются всеми силами убежать, чтобы не разделить участь своих подружек.
Когда родители замечают пропажу кур, Максима снова закрывают в психиатрическую клинику месяца на три-четыре, после чего он выходит и все случается снова.
Так бы Максим и катался по отделениям общего типа, да вот незадача – его отец, устав от проказ сына просто перерубил всех кур вместе с петухом, и Максиму пришлось начать залазить в курятник к соседям.
На пятой курице он и попался. Соседи написали заявление в милицию и Максима закрыли в СС стационар на неопределенный срок. Здесь Максиму не плохо, да вот беда – очень не хватает его любимых кур.
Только потом я узнал, что зоофилия распространена среди дефективных больных. Так встречались мне любители свиней и собак, ишаков и даже маленьких котят, у которых очень шершавые язычки. Один козоеб (любитель коз) везде водил за собой козу на веревке, и, по надобности, привязывал ее плотно к забору, чтобы бедное животное не убежало во время полового акта. Другой, для этой же цели использовал высокие резиновые сапоги в широкие раструбы, которых опускал козу задними копытами – тоже, чтобы не смогла убежать. Тогда это все было слишком дико для меня, но впоследствии я весело интересовался у очередного, и не скрывающего своей приверженности зоофила:
- Кто лучше – ишак или ишачка?
- Ишачка! – потешно выгнув шею, ответствовал мне любитель животных.
Все еще офигевая я отхожу от Максима и ложусь на свою койку – благо идет тихий час и все отделение спит, залажу под одеяло и чтоб хоть как-то отвлечься от сказанного куроебом, от горячечного бреда лежащих на вязках больных, начинаю вспоминать свое преступление. Вспоминать, как это было…
Тогда я учился в Уфимском авиационном институте на третьем курсе и усиленно занимался тремя вещами – учебой, телевизором и девушкой Катей. На все три вещи мне тотально не хватало времени. У меня перемешивались в голове сопромат с матанализом, Катины капризы и коробки конфет, которые я дарил ей каждый день. Только поздно ночью я включал телевизор и отдыхал перед его экраном, сонно посматривая очередной фильм про маньяков или какую-нибудь старую фантастическую сагу.
С какого-то момента я понял, что в перерывах на рекламу мое внимание заостряется, и я с удовольствием разглядываю ролики с какими-то «Фантами», «Пепси» и прочими «Сникерсами». Время шло, но мое отношение к рекламе не менялось. Даже днем, в тиши институтской аудитории я пытался насвистывать какой-то мотивчик из рекламы, а перед глазами пузырились бутылки с напитком.
Но все началось, когда «Sprite» начал рекламную акцию – на крышках от баллонов, с внутренней стороны находилось множество призов, а главный приз – путешествие на двоих в Испанию. Я так начал представлять себя и Катеньку на пляжах Андалузии, что сознание мое совершенно помутилось. После учебы я покупал бутылку-другую «Спрайта» и с надеждой отворачивал крышку – там было пусто. Содержимое бутылки мне приходилось выпивать, но впоследствии я просто выливал довольно неприятный напиток, или, отвернув крышку, просто выкидывал бутылку в мусорный контейнер.
Кончилось это тем, что однажды, гуляя с Катей по вечерней Уфе, я машинально нес ей какую-то чушь о звездах, о цветах, о той же Андалузии, а сам глазами выхватывал месторасположение уличных холодильников, с которых торговали «Спрайтом». Я уже знал, что на ночь продавцы уходят, а холодильники запираются на крошечный символический замочек. За вечер я запомнил расположение пятнадцати холодильников и в моей голове дозрел один дерзкий план.
Часа в два ночи, вернувшись домой, я залез в кладовку и достал гвоздодер. Одевшись поскромнее, я вышел на улицы ночного города, готовый на все.
Первый холодильник я взял с хода. Кряк! И замочек отлетел в сторону. Откинув крышку, я начал по одной доставать бутылки и баллоны со «Спрайтом» и откручивать пробки. Бутылки, лишенные крышек я бросал тут же, возле холодильника. Редкие прохожие бросали на меня испуганные взгляды и быстрее проходили мимо. Распотрошив первый холодильник, я потерял всякий страх и направился ко второму, неся гвоздодер уже совершенно открыто. За вторым последовал третий, за третьим – четвертый и понеслась езда по кочкам!
Я бегал по городу, как маньяк, размахивая гвоздодером и вскрывая холодильники. Уже я слышал сирены милицейских автомобилей, но как-то успевал распотрошить холодильник и убежать в темноту. Процесс откручивания пробок дошел у меня до автоматизма, и я тратил на бутылку не более пары секунд.
Арестовали меня на двенадцатом холодильнике. Сотрудники милиции были в шоке – возле опустошенного холодильника я сидел прямо на асфальте, в луже газировки, вокруг валялась гора пустых баллонов.
Но я сиял. Я держал в руках крышку с путешествием в далекую и загадочную Андалузию, держал в руках свою мечту. Еще никогда человек не находился так близко от поставленной цели, как я в тот момент. С этой крышкой в руках меня и загрузили в ментовский «УАЗик».
В дурдоме подъем в шесть утра. Наблюдательные палаты выстраиваются в очередь перед сестринским кабинетом – получить каждому, у кого есть, по сигарете и строем направиться в туалет – справить естественную нужду и покурить. Мы идем вдоль длиннейшего коридора куда-то в конец, где тарахтит вытяжной вентилятор. Там, такого же размера, как и палаты, находится туалет. Помещение разделено на две половины – на одной находятся три «очка», на другой курят.
Наблюдательная палата курит молча, только несколько более-менее вменяемых больных обмениваются со мной стандартными фразами. Совсем нет ощущения, что я здесь новенький – ощущение такое, будто они знают меня много лет.
Ко мне подходит мой левый сосед по койке. Это мрачный мужик, весь покрытый шрамам, с вытатуированным на правой руке ножом и странным именем – Бары. Он насыпает мне из молочного мешочка на руку чай, и я благодарю его.
- От души, Бары, а то голова раскалывается. А как заварить?
Бары молча насыпает себе такую же порцию заварки, закидывает ее в рот и, подойдя к крану с теплой невкусной водой, тщательно ее пережевывает. Сглотнув чай, он говорит мне.
- Зажуй! Таращит так же как от жидкого, в желудке все усваивается, а то заварить у тебя, ты уж поверь, еще долго не получится.
Процесс чифирения важен для дурдома. Чай – это можно сказать единственная отрада у обитателей СС стационара. Сколько поговорок и пословиц придумано про чифир!
- Чифир, чифир, чифирок – больше выпил, меньше срок!
- Врач калечит, чифир лечит.
- Чтобы с крыш не «съехал шифер», нужно срочно выпить чифир!
Чай на усиленном режиме удовольствие дорогое. Подавляющее большинство обитателей дурдома покупает его у младшего медперсонала (санитарок) или у других больных. Покупает за передачки. Так, например, плитка шоколада (ходовой товар) уходит у кого за сто, а у кого и за тридцать грамм, и, естественно, не цейлонского, а в лучшем случае какой-нибудь «Принцессы Гиты». Палка колбасы колеблется в цене от пятидесяти до двухсот пятидесяти грамм чая, а такая роскошь, как хорошие шоколадные конфеты доходят в цене до четырехсот грамм.